показывает, что руководствоваться данными этой экспедиции, без сопоставления их с новейшими изысканиями, невозможно. Зато другие исследования этой академической экскурсии весьма любопытны, особенно касающиеся тех мест, о которых сохранились мемуары венгра де Бессе, туриста без всяких претензий на какую-либо ученость. Непогрешимости его путевых заметок и наблюдений несколько вредит довольно странная мания видеть во всех народах, с которыми ему приходилось встречаться на Кавказе, племена, родственные венграм, – остатки великого народа маджар, или мадьяр, владевшего будто бы всем Северным Кавказом – до берегов Дона и Каспия. Всех их он приветствовал как своих единоплеменников. Карачаевцев он уверял даже, что в Венгрии и теперь сохранилась фамилия их древнего родоначальника Карачая, представители которой поныне служат в Армии австрийского императора. Наивные горцы с немым удивлением внимали речам словоохотливого туриста, но не разделяли его национальной гордости. Довольные своим положением и внутренним устройством, они не желали никаких перемен и начали подозревать в навязываемом им родстве с мадьярами коварный умысел посадить к ним владетелем венгерского Карачая, о котором они не имели никакого понятия. Тревога, вызванная открытиями иностранного путешественника в области этнографии, была так сильна, что Емануель нашел необходимым гласно вывести их из этого заблуждения и запретить де Бессе впредь вести разговоры о таких щекотливых предметах.

В настоящее время восхождение на Кавказские горы не только с научной целью, но даже для прогулки, полной приключений, происходит часто и производится не только русскими путешественниками, но и разными иностранными учеными, посещающими Кавказ во время летнего перерыва их кабинетных занятий. Но во времена Емануеля, когда прогулки вне стен укреплений происходили только на местности, огражденной казачьими пикетами, подобное восхождение на Эльбрус могло быть совершено только в виде военной экспедиции. К началу июля в Константиногорске был собран отряд из шестисот человек пехоты, четырех сотен казаков и двух орудий под начальством подполковника Ушакова, занимавшего в то время должность нальчикского коменданта. Из караногайских степей пригнали верблюдов для поднятия тяжестей, и небольшой отряд, сопровождавший ученую экспедицию, выступил 9 июля утром по пути к Бургустану. В свите Емануеля недоставало только одного де Бессе, который приехал спустя несколько дней, когда войска стояли на урочище Хассаут. Казак доложил генералу, что прибыл какой-то иностранец, должно быть, немец, который называет себя «Бессе». Емануель имел уже предварительные сведения о нем из письма эрц-герцога Иосифа и принял знаменитого путешественника с распростертыми объятиями.

Лагерь, раскинутый в верховьях реки Хассаут, не имел сам по себе ничего привлекательного. Напротив, своими прозаическими деталями мало гармонировал с девственной красотой ландшафта. Для генерала и его свиты, к которой причислялись и все академики, были разбиты палатки; солдаты укрывались от солнечного зноя в шалашах, построенных из хвороста и древесных ветвей, а казаки разбрелись по ущельям между окрестными холмами, где на роскошных пастбищах их лошади утопали в траве по самую шею. Хассаут был первой станицей на пути к Эльбрусу, и с нее начались исследования ученых…

Отряд мы оставили в долине Хассаута, откуда 16 июля караван двинулся дальше и после трудного трехчасового перехода поднялся на высоту 7 тысяч футов над уровнем моря. Это была вторая степень исполинской лестницы, ведущей на Эльбрус с востока. Она состояла из обширного плато, известного под названием Зидах-тау, и была ограждена такими теснинами, что небольшая горстка людей, вооруженных винтовками, могла бы здесь остановить напор целой армии. На Зидах-тау так же, как и у Хассаута, войска нашли все необходимое для бивуака: обильные пастбища, прекрасную воду и хворост для шалашей и костров. Но здесь же им пришлось испытать на себе и влияние некоторых климатических условий этого негостеприимного пояса. Из-за гребня ближайших высот вдруг вынырнула огромная черная туча, мгновенно омрачившая небо, и над лагерем пронесся ураган с проливным дождем и градом. Удары грома, сопровождавшиеся глухими раскатами в горах, придавали нечто грозное общей картине, внушая путешественнику, что он приближается к священной горе, недоступной назойливой пытливости человека.