Захар сглотнул и с видимым усилием оторвал от Кати взгляд. Порчу, что ли, наводил? Шумно прочистив горло, он зачем-то пересел в кресло и положил руки на подлокотники. Вид получился внушительный.

– Раз уж нам придется жить вместе, мы должны установить правила. И чтоб ты понимала, я говорю «мы» чисто из вежливости. Я устанавливаю правила, а ты им сле… Что ты делаешь?

– Тс-с-с, – Катя приложила палец к губам и, слегка отодвинув от уха телефон, прошептала: – Звоню твоей маме, чтобы сообщить ей радостную новость о том, что она может к тебе переехать.

Одним стремительным движением Захар выхватил из Катиных пальцев телефон и с раздражением сунул в карман.

– Итак, – Катя широко улыбнулась и, положив ногу на ногу, поправила воображаемые очки, которые должны были добавить ей солидности. К сожалению, тоже воображаемой. – Наши общие правила. Предлагаю говорить по очереди. Ты первый.

Катя сделала величественный жест рукой, приглашая Захара приступить к переговорам, и тот наградил ее очередным угрюмым взглядом. Никакого воспитания.

– Первое, – холодно отчеканил он, – можешь совать свой нос куда угодно, но никогда, ни при каких условиях не лезь в запертую комнату. Это запрещено. Тебе ясно?

Нет, он правда не видит сходства с мультфильмом «Красавица и чудовище»? Катя с трудом подавила улыбку и прикусила костяшку пальца, чтобы не рассмеяться.

– Второе, – продолжил Захар, наивно приняв Катино молчание за согласие, – трогать и переставлять местами мои вещи тоже запрещено. Поняла?

– Я хочу спать на диване, – перебила его Катя.

– И не мечтай.

– Полку в ванной. Половину холодильника. Половину книжного стеллажа. Весь шкаф. Новый стол и… Да, я хочу весь диван.

– Диван мой! – рявкнул Захар.

Катя сделала вид, что набирает телефон мамы Захара на ладони.

– Алло, Виктория Геннадьевна?

Захар отзеркалил ее движения:

– Алло, Светлана Сергеевна?

Они уставились друг на друга с одинаково свирепым выражением на лицах.

– Моя учеба… – высокомерно задрав нос, начал Захар, – …требует сосредоточенности, внимания и дисциплины. Я учу четыре языка, я обязан высыпаться.

Четыре? Ого. Катя бы ни за что себе в этом не призналась, но, возможно, Захар и правда был… довольно-таки крут. Ей даже школьный английский давался с трудом (тест по временам ей до сих пор являлся в кошмарах), а тут сразу четыре языка.

– Шпрехен зи доич? – немного неловко пошутила она.

– Я на факультете восточных языков, тупица. И, помимо основной нагрузки, я в этом году курирую первокурсников, участвую в конференциях и слушаю дополнительные курсы по международным отношениям, политологии и зарубежному регионоведению. А ты… рисуешь картинки, верно?

От его пренебрежительного тона воображаемая шерсть у Кати на спине встала дыбом. Почему каждый встречный-поперечный считал своим долгом ткнуть ее в то, что она любит рисовать, будто в кучку какашек?

– Верно. Рисую картинки, – процедила она. – Но и ты, насколько я знаю, не лекарство от рака изобретаешь. Так что засунь себе в задницу свое ЧСВ!

– Мое ЧСВ тебя не касается, – осклабился Захар. – Как и моя задница. Как, кстати, и мой диван. Это я буду на нем спать, хотя… – Его оскал превратился в самодовольную ухмылку, и Катя напряглась. Захар вдруг оттолкнул кофейный столик ногой и пересел на диван, закинув руку на спинку за Катиными плечами. Его губы приблизились к ее уху, горячее дыхание пощекотало чувствительное местечко на шее. – …Если хочешь, можем спать вместе.

– И не мечтай, извращенец! – ощетинилась Катя, прикрывая шею ладонью и молясь, чтобы Захар не услышал дрожь в ее голосе. Кроме случая-который-нельзя-вспоминать, еще ни один парень не был так близко к ней, и это чертовски смущало. В попытке отодвинуться Катя почти легла на подлокотник, выгнув спину. А Захар, самодовольно ухмыляясь, навис над ней, уперевшись руками в диван по обе стороны от ее лица.