Топот её шагов прозвучал в коридоре, снова открытая дверь, опять неразборчивая команда.

– Да, да! Я туда. Не успеем поиграть, Ваддик, выходить мне пора.

Лысый кивнул, тасуя карты всё быстрее. Теперь казалось, что они размазанным веером летали у него в руках, лица дам, королей и валетов слились в одно невнятное пятно.

– Всяко бывает. Может, позже встретимся, сыграем.

Училка и продавец пылесосов уставились на нервно вытаскивающего сумку из-под койки Мякиша. Даже молодая мамочка приоткрыла один глаз, покосилась на спящего ребенка, потом глянула на покидающего их пассажира. Один из гастарбайтеров сверху пробурчал что-то во сне, выругался и подтянул свисающую ногу обратно.

Антон подхватил сумку, повесил на плечо. Глянул на затянутое яркой картинкой окно и, не прощаясь, пошёл к выходу. Сзади раздался чмокающий звук – пришлось оглянуться. Это младенец, оказывается, выплюнул соску, мамочка едва успела поймать ей в полёте. Выплюнул и разразился режущим нервы криком, извиваясь в плотном тканевом конверте, перевязанным розовой лентой. Голубая для мальчиков, в память ордена Святого апостола Андрея Первозванного, а эта вот так.

Девочка, стало быть. С новым днём тебя, девочка!

Какой пронзительный взгляд… Антон уставился в глаза малышке, она смотрела на него и орала, если бы не бессмысленный возраст – будто что-то хотела донести. Предупредить. Рассказать. Почудится же черти что!

Водка жгла желудок. Мякиш отвернулся и вышел в коридор, оставляя за собой весь этот бедлам, странных соседей, истошный вопль младенца и вновь ожившее после паузы радио.

Здесь было тихо и просторно. Учитывая длину купе и огромный коридор, поезд должен раза в три превышать по ширине стандартный. Странно. Но к самому Мякишу это отношения не имело. Окон вовсе не было, противоположенная от ряда дверей сторона коридора была выложена узкими вертикальными полосками зеркал, которые отражали идущего, дробили его, передавали друг другу по цепочке.

– По-олюшко-по-оле… – мрачно и немузыкально заявил своим отражениям Мякиш. – Горюшко-горе… Тьфу!

Коридор упирался в огромный бак с кипятком, сворачивал, минуя дверь купе проводницы. Вон она, суетится над подносом, уставленным одинаковыми стаканами в подстаканниках, суёт в каждый пакетик чая. Хвостики безвольно свисали наружу, проклёпанные на конце бумажками с неразборчивым названием сорта.

– Идите, идите! Скоро Насыпной.

Антон кивнул и вышел в тамбур, миновав дверь туалета. К выходу уже готовились люди, не одному ему сюда. Одинаковые на вид парни в спортивных костюмах – один подлиннее только, а второй с выпученными глазами – против всяких правил курили, студенческого вида девушка морщила нос и отворачивалась, седоусый дед стоял по стойке смирно, хлопая глазами. К его чемодану под ногами была намертво примотана рыбацкая снасть – короткая удочка, сачок, свёрнутая в тугую колбаску сеть и ещё что-то подобное, неизвестное Мякишу. Рыбалкой он не интересовался никогда.

– Слышь, чё, девка? Твоей маме зять не нужен? – сплюнув на пол, поинтересовался один из «спортсменов», пучеглазый. Длинный заржал и выпустил едкое вонючее облако дыма.

– Сама найду, – буркнула студентка. Была она вся плотненькая, основательная, упрямо идущая по сложностям жизни на коротких толстых ногах. Антону она чем-то напомнила его жену. Кстати, а он предупредил, что уедет?

Вот и вспомни сейчас…

– Хамишь, штоле? – невнятно спросил второй в спортивном. – Дык мы, эта…

Теперь они уже оба смеялись, но выглядело это хуже, чем бы плакали. Мрачно это выглядело, как ни посмотри.