Принц вдруг выдал длиннющую фразу на неизвестном языке. Судя по звучанию, это была латынь, но точно Мякиш не знал. И перевода спрашивать тоже не стал: хочет пацан поумничать – ну да и Бог с ним.

– Это Гораций, – помолчав, сказал Алексей. – Меня в детстве заставляли учить. А ещё вариант: всего этого, – он махнул рукой, – вообще нет. Всё это в твоей голове, а сам ты лежишь в больнице, в коме. И доктора решают, стоит поддерживать твою жизнь дальше или занятие это бессмысленное и безнадёжное. Как версия – ты спятил, и поле, и интернат, и я тебе привиделись в очередном припадке, а так ты грызёшь кляп и страдаешь от стянутых смирительной рубашкой рук за спиной. Выбирай на вкус. Да, кстати! Здесь можно умереть, имей в виду. Совершенно взаправду.

Антону стало не по себе. Было в этом пареньке, несмотря на его разговорчивость и явное стремление если не помочь, то объяснить хоть что-то, нечто мрачное. Вот и сейчас, в наступившей темноте, показалось, что хрупкое тело Принца соткано из теней и мглы.

– И что будет… если умереть?

– Тебя привезут заново от станции. Харин и привезёт. Он с каждым разом становится всё злее, даже побить может, но до интерната дотащит. А здесь каждый проводит свой, отмеренный ему срок, чтобы потом уйти через Вторые Ворота. Этого никто не видит, как уходят, но все знают. Вон Олежек сегодня отправился, это ж точно.

– Да хоть бы они все куда-нибудь делись! – с чувством сказал Мякиш. – Твари. Никакой справедливости же, так на людей кидаться.

– С чего ты решил, что в мире вообще есть справедливость? – заметно удивился Алексей. – Правит сила. Злость. Бараны сбиваются в стадо и спешат затоптать других баранов. Вся история именно об этом и говорит.

– Я бы хотел, чтобы всё было не так. Чтобы правильно!

– Наивный… Ну, стань сильным и установи свои правила. Пока не уйдёшь в Ворота, будет здесь рай земной. Фратерните, эгалите и, сам понимаешь, либерте. А потом снова появится какой-нибудь… Судак.

Прозвище главаря отряда Принц словно выплюнул, так склизко оно прозвучало.

– Или просто будь сильным сам для себя. Отбейся. Докажи, что волен жить по-своему. Не бараном и не волком, а, скажем, ёжиком. Они тоже хищники, хоть и мелкие.

Далеко впереди, за массивной стеной с воротами, начало разгораться еле заметное зарево, небо подсветилось жёлтым и белым, как бывает, когда подъезжаешь ночью к большому городу из куда менее населённых мест.

– Здорово! – непонятно чему обрадовался Алексей. – Значит уже скоро, скоро!

Он едва не свалился вниз, подпрыгнув на месте от восторга.

– Скоро – что?

– Ты увидишь. Сколько я здесь, ничего прекраснее не видел!

– Для этого хотя бы розовые очки не нужны?

Принц рассмеялся тихим бархатным смехом, словно приглашая присоединиться:

– Нет, для этого не нужны. Очки… Они на самом деле очень забавная штука, в них каждый видит и слышит совсем-совсем разное. И рисует на деньгах потом – тоже. При этом в целом выходит похоже, потому что на самом деле всего этого вообще нет. Такой вот прикладной буддизм, Мякиш. Но ты себе голову не забивай, всё это часть некоего общего, которое нам понять вообще не дано, хоть тысячу лет здесь проживи. Важны не очки, важно кто именно их надел и зачем. А здесь, на крыше, мы и без них обойдёмся замечательно.

– Вот и славно, а то надо было бы их стащить в классе.

Алексей снова рассмеялся, но прозвучало это почему-то грустно.

– Поверь, не в них дело. И не в Филате с его театром в честь коронарха. Всё дело в тебе самом. Ты когда сюда попал, у тебя вещи какие-нибудь остались?