Утром я поймала себя на том, что стала смотреть на «Бриатико» по-другому: как будто какая-то дверца в сплошной стене распахнулась, и я различила за ней комнаты, целые анфилады комнат, прежде не виденных. Ты приехала сюда не за этим, Петра, сказала я себе, стоя в ледяной умывальной для прислуги и разглядывая себя в зеркале. Я всегда по утрам мою руки с мылом, потому что во сне к пальцам прилипают scintille di morte – искры смерти, и такими руками нельзя трогать лицо, можно занести заразу.

Это место – проклятое, думала я, люди здесь хороши только с виду, и каждый из них может оказаться кровным врагом. Я пришла в умывальную на босу ногу, потому что форменные чулки мне еще не выдали, и через пару минут почувствовала, что каменный холод поднимается к самым коленям. Настоящий замковый пол, и холод средневековый. В широком пятнистом зеркале отражалась простушка в тюрбане из полотенца, вылитая служанка из колоний. Перестань думать о пианисте в зарослях щетинника и его смуглой спине с татуировкой, которую так и не удалось разглядеть. Он тоже может оказаться врагом. Он может оказаться тем, кто убил твоего брата. Может оказаться искрой смерти. Так же, как и любой другой.

Сегодня пришлось отпустить двоих задержанных по делу об убийстве хозяина богадельни. Мои первые подозреваемые: парочка любовников, у которых мотив величиной с альбатроса, и такой же мощный с виду, а на деле клюв да перья, никакого мяса. Синьора Аверичи могла бы сняться для календаря пожарных, не будь у нее такой крестьянской кожи, в моем кабинете она укладывала грудь на стол и всем своим видом показывала, что не против особо строгих методов допроса с пристрастием и прочего. Ее задержали сразу после убийства, так что на ней был марлевый костюм из английской пьесы, спереди весь залитый слезами и кровью – при задержании сержант случайно двинул ее по носу, уж больно ясными показались ему обстоятельства.

Когда полиция обнаружила тело Аверичи, его жену не смогли найти в апартаментах и после долгих блужданий по территории обнаружили во флигеле в объятиях тренера. Выяснилось, что после репетиции пьесы все разошлись, а эти двое остались и улеглись на груду костюмов или что там у них на полу лежало, я на задержание не ездил, знаю только по рассказам. Сержант был зол, с ходу заковал их в наручники и запихал обоих в машину в чем мать родила, а сверху кинул театральных тряпок укрыться.

Вдова провела ночь в грязной камере, и за ночь в ней умерла синьора и проснулась служанка. Ко мне в кабинет она вошла с жалкой улыбкой и только что книксен не сделала, когда я предложил ей кофе. Я уже знал, что отпущу ее, потому что салернский адвокат на пару с детективом собрали пачку подписанных показаний со всей отельной обслуги. Аверичи был убит между десятью часами и полуночью, заявила экспертиза. Это мне и без них было известно, потому что ночью в полицию позвонил перепуганный постоялец по имени Зукко, явившийся на поляну после двенадцати. Если я скажу тебе, зачем он туда пошел, ты не поверишь.

Синьора Аверичи в тот вечер не оставалась одна ни на минуту, это подтверждают девятнадцать человек, тут уж ничего не попишешь, хотя и досадно. Что может быть лучше для карьеры вновь назначенного комиссара, чем громкое дело об убийстве на почве адюльтера? Об этом писали бы даже на севере, в какой-нибудь «Corriere della Sera». Утешился я тем, что задрал синьоре юбку на голову и совершил с нею блуд, нимало не заботясь ее ощущениями. Каюсь, падре. Совершил и отпустил, а тренер пускай пока посидит.