Какое-то время Таша смотрела, как под цокот копыт и дорожную тряску проплывают мимо высокие дома тёмного камня. Потом задёрнула шторку и сняла сапоги, чтобы свернуться калачиком на сиденье; поудобнее устроившись на подушке, прислушалась.

Если Алексас и плакал, она не слышала этого за грохотом колёс по мостовой.

Таша подавила острый приступ сочувствия, нежности и благодарности, призывавший прямо сейчас вылезти из кареты и взъерошить каштановые кудри своего кучера. И не заметила, как уснула, изо всех сил надеясь: к тому времени, когда Алексас будет готов к разговору, Арон снова окажется рядом – и надобность в этом разговоре отпадёт.

– Я столько не съем!

– Милая, тебе надо много кушать, чтобы вырасти такой же красивой, как Таша, – возвестила госпожа Лиден, накладывая девочке кашу. – Тебе какое варенье?

– Вишнёвое. – Лив широко зевнула, глядя в окно, в которое било раннее зимнее солнце. – А Таша самая красивая девочка на свете, правда?.. Эй, варенья в кашу тогда тоже побольше!

– Правда-правда. А много сладкого есть вредно.

Лив возвела к небу большие глаза – почти того же оттенка, что варенье, капавшее в пшёнку с ложки в руках госпожи Лиден.

– Почему жизнь так несправедлива? – вопросила она со всем страданием, которое способен испытывать девятилетний ребенок, лишённый сладкого. – Почему нельзя было сделать вредной кашу, а не наоборот?

– Такова вот она, жизнь. Ещё сама узнаешь, милая.

Лив уныло поковыряла ложкой в тарелке. Снова посмотрела в окно, где за узорами инея расцветало золотом зимнее утро.

– Дядя Арон уже ушёл?

– Он всегда раньше солнца встаёт. – Госпожа Лиден плеснула в кружку кипятка из чайника и, помешивая травяной отвар, уселась в кресло-качалку. – Не бережёт себя совсем…

– Да ладно, что с дядей Ароном случится? Он же всё может!

– Всё, да не всё, – пробормотала старушка.

Какое-то время на кухне слышалось лишь вялое поскребывание ложки о дно тарелки.

Затем утреннюю тишину нарушил стук.

– Принесло кого-то… – Неохотно поднявшись, госпожа Лиден неслышно дошаркала до двери по пушистому ковру, прикрывавшему холодный каменный пол. – Кто там?

– П-п-почта!

– А, новостные листки… – Летописица призадумалась. – В деревне ещё не были?

– Нет, вы п-п-первые!

– Тогда добро пожаловать, – произнесла старушка, отодвигая засов.

Почтальон торопливо прошмыгнул внутрь, стуча зубами от холода. Вместе с ним в дом вполз морозный воздух, примешав свой оловянный запах к ароматам вишнёвого варенья, мяты и домашней стряпни.

Охотно согласившись на предложение глотнуть чаю, краснощёкий парнишка с наслаждением избавился от шапки и тяжёлого тулупа, чтобы сесть за стол.

– Неблизко к вам ездить, конечно. Ладно хоть раз в шестидневку, не чаще, – согревшись и перестав изображать щелкунчика, вздохнул парень, отливая чай в глиняное блюдечко. – Не оставлять же без почты, в конце концов. Вы не виноваты, что далеко…

– Да, без новостей худо, – согласилась госпожа Лиден, косясь на небольшую сумку, брошенную гостем у вешалки-рогатины. – Эх, всегда завидую, глядя на ваши сумы…

– Безразмерные торбы-то? Так там попробуй чего найди. Хотя удобно: и веса не чувствуешь, и не тащить с собой такую вот кипу… На каждого жителя по четырнадцать листков да ещё письма, это вам не хухры-мухры!

– Хоть бы раз увидеть эти мухры, чтобы узнать, что они из себя представляют, – хмыкнула госпожа Лиден, возвращаясь в кресло. – Что-нибудь интересное в королевстве стряслось?

– Ой, и не говорите, госпожа! Страсти-то какие!

– Что ещё?.. Юная лэн, не думайте, что я этого не вижу!