– Разумеется.

– Отличненько.

Не понравилось Катарине это слащавое «Отличненько». Уж очень зловеще прозвучало оно из уст Павла Евгеньевича.

– Пусть приезжают с документами, свидетельствующими о добровольном отказе от сына. Скажем... в понедельник к девяти утра. Вы же понимаете, обсуждать детали с вами бессмысленно. Вы выступаете в качестве посредника, а в таких серьезных делах посредники нежелательны.

– Вы правы.

– Ну тогда жду их у себя в понедельник.

Тут дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла Зинаида.

Женщина упала на колени:

– Павел Евгеньевич, хотите, лоб расшибу, вымаливая прощенье?

– Это лишнее. Прекратите цирк, иначе вас выведет охрана.

– Но я ни в чем не виновата. Я ж совсем чуть-чуть выпила. Вчера узнала, что Виолетточка Сигизмундовна умерла, так помянула по-человечески. Разве ж это грех? Она у нас святая была, царствие ей небесное.

– За последний месяц вы десять раз являлись на работу в нетрезвом виде. Отговорки типа «помянула» меня не колышут. Мы с вами расстаемся, Зинаида Дементьевна. Это мое последнее слово, мольбы и слезы бесполезны. – Суриков посмотрел на Катку. – Анна, прошу прощения за столь отвратительный инцидент. Спешу вас заверить, подобные эксцессы редкость в нашем центре.

Зинаида вскочила на ноги.

– Значит, гонишь? Гад! Сатана!

Копейкина подалась вперед.

– Ты ж настоящий сатана! – продолжала бушевать обезумевшая сотрудница. – Чтоб тебя черти унесли в преисподнюю! Отольются тебе мои слезы. Пожалеешь еще сто раз. Не век ироду радоваться. Сколько веревочке ни виться, а конец все равно придет. Виолетта Сигизмундовна тебя с небес накажет.

– Вон!

– В аду сгоришь!

– Вон из кабинета!

Суриков поднял трубку, но предусмотрительная Танюша уже связалась с охраной. Два здоровенных бугая появились в кабинете подобно грозным гладиаторам. Подхватив Зинаиду под белы рученьки, парни за считаные секунды избавили Сурикова от присутствия дебоширки.

Необходимость продолжать вранье отпала сама собой. Быстро попрощавшись с Павлом, Катарина бросилась за охранниками.

Она видела, как ребята выставили орущую Зинаиду за ворота центра и вернулись в главное здание.

Захлебываясь рыданиями, Зина села на тротуар, обхватила голову руками и задрожала.

Потоптавшись у ворот, Копейкина подошла к бедолаге.

– Возьмите, – она протянула пачку бумажных платков.

Зина подняла отекшие глаза.

– Не нужны мне твои платки, свой имеется.

– Вам лучше встать, холодно, простудитесь.

– Не твое собачье дело. Обойдусь без забот окружающих. И нечего вокруг меня хороводы водить, дуй куда дула.

– Да я вроде с вами поговорить собиралась.

Зинаида Дементьевна усмехнулась и, решив прислушаться к словам Катки, поднялась на ноги.

– И о чем же нам с тобой балакать? Ты учти, я с сатанистами дел не имею, вы у меня во где сидите, – она провела рукой по горлу.

– Я не сатанистка.

– Ага, как же, заливай хлеще. Раз Суриков перед тобой стелился, значит, из одной компашки.

– Ошибаетесь, я хлопотала по поводу племянника.

Глаза Зинаиды округлились.

– Сдать в центр хочешь?

– Верно.

– Не вздумай! Богом тебя заклинаю – не смей! Он тебе лапши на уши навешает, а ребятенок потом всю жизнь страдать будет, если вообще жив останется.

– Почему вы так говорите?

– Он сатана! Суриков сукин сын, по нему давно тюрьма плачет.

– Зинаида Дементьевна, здесь на виду как-то неудобно беседовать, не возражаете против поездки в близлежащее кафе? Я на машине.

– В двух шагах от центра живу, можно ко мне завалиться, только о чем трепаться с тобой?

Копейкина вытащила сторублевую купюру.

– Берите.

– Да пошла ты! Тоже мне, жена Ротшильда. Убери деньги-то, я не нищенка подзаборная, милостыню никогда не просила и просить не буду.