– Сказала тебе, ступай своей дорогой! – раздражённо ответила Ганна. – С меня ты, мерзкий урод, своим кривляньем ничего не заработаешь.

«Верно, бог лишил её разума, – в страхе подумал малыш. – Что мне теперь делать, как довести её до дому?»

– Милая маменька, приди в себя, посмотри на меня хорошенько, – я ведь твой сын, твой Якоб.

– Нет, теперь шутка становится слишком наглой, – крикнула Ганна, обращаясь к соседке, – вы только взгляните на урода-карлика, стоит тут и отпугивает всех покупателей, да ещё смеет издеваться над моим горем. Говорит – я твой сын, твой Якоб! Ах он бесстыдник!

Тут всполошились все соседки и принялись ругаться изо всех сил – а рыночные торговки, сами знаете, ругаться горазды – и напали на него за то, что он издевается над несчастьем бедной Ганны, у которой семь лет тому назад украли сынка – писаного красавца, и стали грозиться, что все вместе набросятся на него и исцарапают, если он не уберётся подобру-поздорову.

Бедняжка Якоб не знал, что и подумать. Ведь он же, как ему сдавалось, сегодня утром пошёл, по обыкновению, с матерью на базар, помог ей разложить фрукты, затем пошёл со старухой к ней домой, покушал супцу, вздремнул немножко и теперь вот вернулся на базар, а мать и соседки говорят о семи годах. А его называют мерзким карликом! Что же это такое с ним приключилось? Когда он понял, что мать и слышать о нём не хочет, на глазах у него выступили слёзы, и он печально побрёл к лавчонке, где отец целый день чинил башмаки. «Увидим, – думал он, – признает ли он меня; я стану в дверях и заговорю с ним». Подойдя к сапожнику, он стал у двери и заглянул в лавчонку. Хозяин так рьяно трудился над своей работой, что не заметил его; но, случайно взглянув на дверь, он уронил на пол башмак, дратву и шило и в ужасе закричал: «Господи боже мой, да что это такое, что такое!»

– Добрый вечер, хозяин! – сказал малыш, входя в лавку. – Как поживаете?

– Плохо, плохо, господинчик! – ответил отец, к большому удивлению Якоба; выходит, что отец его тоже не знает. – Работа не спорится. Я один и старею, а взять подмастерье не по карману.

– А разве нет у вас сыночка, который бы понемножку помогал вам в работе? – выведывал карлик.

– Был у меня сынок, звали его Якобом, теперь бы он был статным, ловким двадцатилетним юношей и мог бы здорово подсобить мне. Да, вот это была бы жизнь! Уже в двенадцать лет он был смышлёным, умелым мальчишкой и разбирался в моём ремесле, а уж какой красавчик, какой учтивый! Он привлёк бы заказчиков, так что скоро я бы уже не чинил башмаки, а только тачал бы новые! Но так уж ведётся на свете!

– А где же ваш сын? – дрожащим голосом спросил он отца.

– Бог ведает, – ответил тот, – семь лет тому назад – да, теперь уже с той поры утекло столько времени – его украли у нас на базаре.

– Семь лет тому назад! – в ужасе воскликнул Якоб.

– Да, крохотный мой господинчик, семь лет; как сейчас помню, пришла жена домой, вся в слезах, и, громко рыдая, сказала, что весь день напрасно прождала мальчика; она всех расспрашивала, всюду его разыскивала, но так и не нашла сына. Я всегда думал, всегда говорил, что так случится; Якоб был красивым ребёнком, это надо признать, и жена им гордилась, ей льстило, когда его хвалили, и часто она посылала его с овощами и всякой всячиной к знатным господам. Это было не плохо, – каждый раз его щедро одаривали; но я говорил ей: смотри! Город велик, в нём живёт много недобрых людей, смотри за Якобом. Как я говорил, так оно и вышло. Приходит как-то раз на базар уродливая старуха, приценивается к фруктам и овощам и покупает под конец столько, что не может сама донести до дому. У жены моей сердце отзывчивое, она отпустила с ней мальчишку – и с тех пор его так и не видали.