Поглядывал на собственное отражение в стеклянной стенке машины для «жидкой кремации», в которой растворял Карлу – не оправдала девчонка надежд, заработать на ней не удалось, пришлось списать.

В облаках пара, окутывающих душевую, его отражение напоминало старинный дагерротип. Приняв позу роденовского «Мыслителя», он поглядывал на себя уголком глаза. В пропитанном влагой воздухе витал ощутимый запашок щелока.

Да, забавно наблюдать за собой в роли отражающегося в стекле «Мыслителя», когда за этим стеклом, в баке, кости Карлы начинают выступать из бесформенной массы, в которую щелочная вода успела превратить бóльшую часть ее тела. Машина с хлюпаньем болтала едкую жидкость взад и вперед. Рыгала, пускала пузыри.

Ганс-Петер очень гордился своей машиной для «жидкой кремации». Пришлось основательно раскошелиться, поскольку сейчас это – последний писк моды среди завзятых поборников охраны окружающей среды, борющихся с выбросами окиси углерода. Машина не оставляла и следа от них. Да и вообще никаких следов не оставляла, раз уж на то пошло. Если какая-то девица не оправдывает надежд, если толку для бизнеса от нее ноль, всегда можно попросту спустить ее в канализацию – причем без всякого ущерба для грунтовых вод. Сама собой родилась рекламная песенка-экспромт: «Все проблемы Ганс-Петер разрулит на раз! Все проблемы Ганс-Петер сольет в унитаз!»

Впрочем, кое-какой прок от Карлы все-таки был – Ганс-Петер слегка с ней поразвлекся, да еще и удалось успешно продать обе ее почки.

Он млел в упоительном тепле, которое машина распространяла по душевой, хотя температуру в баке со щелочной водой специально поддерживал не слишком высокую – градусов семьдесят по Цельсию, чтобы продлить процесс и удовольствие. Завороженно наблюдал, как плоть медленно отделяется от скелета. Ганса-Петера всегда тянуло в тепло, как рептилию.

Поразмыслил, что бы надеть для вылазки в дом. Плотно обтягивающий тело белый латексный комбинезон, который недавно удалось умыкнуть у кого-то из участников слета фанатов «фэнтези» – просто улет, но скрипит, зараза, когда ляжки на ходу трутся друг о друга. Нет. Нужно что-то черное, свободное и обязательно без застежек-«липучек» – на случай если он вдруг решит раздеться, глядя на спящую в доме Кари. И еще на смену надо что-нибудь прихватить – мало ли, вымажется, негоже ходить мокрым и липким. Плюс не забыть бы еще любимую узорчатую фляжечку с отбеливателем – будет чем уничтожить следы ДНК, если до этого дойдет. И портативный металлоискатель.

Теперь он напевал уже другую песенку, по-немецки – простецкую народную «Капуста со свеклой прочь меня прогнали» – ту самую, что Бах использовал в одной из своих «Вариаций Гольдберга».

Просто здорово, когда такой кураж! Когда впереди – тихий, спящий, ничего не подозревающий дом. И упоительная перспектива пощекотать страшного Пабло в его инфернальном сне…

У ограды огромного домины Ганс-Петер оказался около часа ночи. Луна сияла на всю катушку, на освещенной ее белесым светом земле лежали тени пальм – черные, как кровь. Когда ветер шевелит их крупные листья, эти тени напоминают человеческие фигуры. А иногда одна из таких теней – действительно человеческая. Ганс-Петер выждал очередной порыв ветра и двинулся сквозь мешанину теней, накрывшую лужайку.

Дом до сих пор излучал дневное тепло. Словно какой-то огромный теплый зверь, когда приваливаешься к нему боком. Прижавшись к стене, Ганс-Петер впитывал это тепло, приятно расходящееся по всему телу. Представил себя новорожденным кенгуренком, который упорно лезет из материнского живота в теплую уютную сумку.