Но самое главное, что, лежа в постели, я пристрастился к чтению. Я лихорадочно проглатывал все, что только попадалось мне под руку. Особенно мне нравились книги Джона О’Хары. Как-то раз моя тетка принесла мне «Встречу в Самарре», содержание которой в те годы явно не предназначалось для детей. Когда врач увидел эту книгу рядом с моей постелью, то буквально потерял дар речи. Больше всего его обеспокоило то, что такое чтиво совершенно не подходит для подростка с аритмией.

Спустя многие годы, когда Гейл Шихи пришла ко мне, чтобы взять интервью для журнала «Эсквайр», я случайно упомянул «Встречу в Самарре». Шихи заметила, что в романе речь шла о руководителях производства, и поинтересовалась, не повлияла ли эта книга на мой выбор карьеры. Господи, да нет же! Единственное, что я помню из этой книги, так это то, что она пробудила во мне интерес к сексу.

Разумеется, мне пришлось прочесть и все школьные учебники, поскольку все предыдущие восемь лет я заканчивал в числе лучших учеников класса, а по математике у меня вообще были одни пятерки. Я был членом латинского клуба и даже завоевал приз за то, что три года подряд демонстрировал самые лучшие успехи в латыни. Правда, за последующие сорок лет я не произнес ни слова на этом языке, но латынь помогла мне обогатить свой английский словарный запас. Кроме того, я был одним из немногих детей, кто понимал, о чем говорит священник на воскресной мессе. А затем Папа Иоанн разрешил использовать в проповедях английский язык, и вся латынь закончилась.

Для меня было очень важно оставаться в числе лучших в классе, но это была не единственная цель. Я активно занимался и всевозможной внеклассной деятельностью, будучи членом драматического и дискуссионного кружков. После болезни я уже не мог заниматься спортом и стал старостой команды пловцов. Мои обязанности заключались в том, чтобы разносить полотенца и чистить бассейн.

Еще раньше, в седьмом классе, я полюбил джаз и свинг. Это была эпоха биг-бендов, и мы с друзьями по выходным постоянно ходили на концерты. Обычно мы только слушали музыку, хотя я неплохо освоил такие танцы, как шег и линди-хоп. Концерты мы слушали не только в Аллентауне, но и в Потстауне, а когда представлялась возможность, то ездили и в Нью-Йорк.

Однажды мне всего лишь за 88 центов довелось наблюдать состязание между оркестрами Томми Дорси и Гленна Миллера. В те годы музыка была моей жизнью. Я подписался на журналы «Даунбит» и «Метроном» и знал имена всех музыкантов из основных джазовых оркестров.

В это же время я начал учиться играть на саксофоне. Меня даже просили стать участником школьного джаз-оркестра, но я бросил музыку ради политики. Мне хотелось стать председателем ученического совета класса – и я был им в седьмом и восьмом классе.

Когда я перешел в девятый класс, то выдвинул свою кандидатуру на пост председателя ученического совета школы. Мой лучший друг Джимми Лейби был настоящим гением. Он возглавил мой предвыборный штаб и проявил удивительные политические способности. Я выиграл выборы с громадным преимуществом, и успех вскружил мне голову. Если воспользоваться молодежным жаргоном, то я почувствовал себя крутым парнем.

Однако сразу же после выборов я потерял контакт со своими «избирателями». Я решил, что на голову выше своих приятелей, и задрал нос. В то время я еще не знал того, что знаю сейчас: самое главное – это общение с людьми.

В результате во втором семестре я проиграл выборы. Это было для меня тяжелым ударом. Я забросил музыку, чтобы возглавить школьный совет, а теперь моей политической карьере пришел конец, потому что мне лень было подать руку приятелям и перекинуться с ними парой дружеских слов. Это стало для меня важным уроком.