– Да, примерно так же поступил Джек. А потому я не отстала и спросила, что же все-таки с ним произошло.

– И?…

– Взвалил всю вину на чертовы ступеньки. Сказал, поскользнулся на одной, упал и разбил лицо. Очевидно, его дружок увидел в том другой смысл, так выразительно закатил глаза. Я хотела спросить, что за ступеньки, но не успела и рта открыть, как он принялся снова благодарить меня за выступление, а потом отошел, чтобы пропустить ко мне другого человека.

– Девять, – пробормотал я.

– Девятая ступень? Или ты хотел сказать «нет» по-немецки?

– Он замаливает свои грехи. Во всяком случае, пытается.

– Когда я этим занималась, все сводилось к объятиям, слезам и извинениям. И еще пару раз – к недоуменным взглядам людей, которые никак не могли понять, за что же я извиняюсь.

– Что ж, наверное, у вас с Джеком разный круг общения. Да и просили вы прощения за несравнимые вещи.

– Однажды меня вырвало на одного парня.

– И он не врезал тебе по физиономии?

– Да он даже этого не помнил! По крайней мере сказал, что не помнит, думаю, из вежливости. Хотела спросить: разве можно такое забыть?

Я взял счет, решил расплатиться, как обычно, но она настояла, что платим пополам. А выйдя на улицу, вдруг заявила, что страшно устала, и не обижусь ли я, если она поедет домой без меня? На что я ответил, что это неплохая идея, потому как сам я тоже устал. Сегодня четверг, так что все равно увидимся через два дня. Я остановил такси, придержал дверцу, и тут Джен сказала, что может подбросить меня до гостиницы – это ведь почти по пути. Но я ответил, что пройдусь пешком, не мешает растрясти жир после десерта.

Я проводил взглядом такси, машина двинулась на юг, ко Второй авеню, и потом попытался вспомнить, когда последний раз пил немецкое пиво. У «Джимми Армстронга» подавали темное разливное, казалось, я до сих пор чувствую его вкус.

Я заставил себя пройти пешком два квартала, потом поймал такси.

Вернувшись в гостиничный номер, я разделся и принял душ. Потом позвонил Джиму Фейберу:

– Что, черт возьми, со мной происходит? Она сказала, что устала, и теперь мы увидимся только в субботу.

– Ты ведь хотел провести эту ночь у нее. Во всяком случае, так мне показалось.

– И еще она спросила, не против ли я такого расклада. Ну и я ответил, да, конечно, все нормально и просто прекрасно.

– А на самом деле думал и чувствовал другое.

– Меня так и подмывало сказать: да забудь ты о субботе, плюнь на нее. Отдохни как следует. На полную катушку, черт побери!

– Мило.

– И еще: большое спасибо, леди, но я поеду на другом такси. А вместо этого сказал, что хочу прогуляться пешком.

– Ага. Ну и как сейчас себя чувствуешь?

– Усталым. И еще – глуповатым.

– Что ж, одно другому не противоречит. Ты пил?

– Конечно, нет.

– А хотелось? – спросил он.

– Нет, – ответил я и задумался. – Разве что на уровне подсознания. Вообще-то хотелось немного. Так, самую чуточку.

– Но ты не пил.

– Нет.

– Ну и славно, – отозвался Джим. – Иди ложись спать.

Если не считать детства в Бронксе, видел я Джека Эллери всего три раза. Один раз на опознании через стекло, и еще два раза на собраниях анонимных алкоголиков.

Когда увидел его в следующий раз, Джек был мертв.

В пятницу утром я пошел позавтракать в «Утреннюю звезду», а потом прямо оттуда – в библиотеку Доннела на Западной Пятьдесят третьей. Накануне вечером в немецком ресторане мы говорили о крушении «Генерала Слокума», но я точно не помнил, когда это случилось и сколько людей там погибло. Нашел книгу с ответами на все мои вопросы, в том числе и на те, которые не пришли на ум, когда только начал ее читать. О том, что все ответственные лица непростительно пренебрегли тогда своими обязанностями – от владельцев судна до составителей маршрута. А в тюрьму угодил только капитан, и приговор, вынесенный ему, показался мне чрезмерно мягким за столь серьезное служебное преступление.