–  Мы полагаем, что вы передали их своему сообщнику.

–  Тогда где же он... этот так называемый сообщник?

–  Он сумел скрыться.

–  А может, вы бы его поискали получше! Как же он мог исчезнуть через закрытые двери? – уже огрызнулся Савелий.

Савелий был зол.

То, что сейчас происходило в кабинете управляющего Императорским Промышленным банком, было верхом бесстыдства. Еще никто и никогда не поступал с ним подобным образом: ни московские полицеймейстеры Боголюбов с Федотовым, ни бывший начальник московского сыска Виноградов, ни директор департамента полиции Белецкий, ни главный московский сыскарь граф Григорий Васильевич Аристов, а уж он был весьма одиозной фигурой! (Удивительное дело: начальники московского сыска все были Григориями. Князя Григория Петровича Хованского сменил Григорий Власьевич Макаров. Макарова сменил Григорий Григорьевич Полубатько, а Полубатько, в свою очередь, сменил Григорий Леонидович Виноградов. «Московские губернские ведомости» по этому поводу не однажды остро и сатирически шутили, а в одиннадцатом году разразились едким язвительным фельетоном за подписью «Пескарь», который заканчивался сентенцией о том, что ежели вы хотите стать начальником московского сыска, но вас зовут не Григорий, то не видать вам этой должности, как своих ушей.) Хотя все вышеперечисленные генералы были невероятно рассержены на Родионова за его воровскую дерзость и неуязвимость, но благородства им было не занимать.

Это была настоящая провокация. Кто же так расстарался? Право, не граф Аристов же? Этот на подобную провокацию не пойдет. Побрезгует. Тогда кто же?

Тот, кто стоит в тени, за ширмой. И наблюдает в щелочку... Его лица не рассмотреть.

Ах, Катерина, Катерина, как крепко отомстила. Дрянь! А с ней явно заодно этот Заславский.

Савелий Николаевич попытался поймать взгляд Бориса Яковлевича. Не получилось. Управляющий все время смотрел мимо него, а потом принялся рассматривать на безымянном пальце золотой перстень с огромным сапфиром, как если бы увидал впервые.

А может, это они с Вронской и похитили секретные бумаги, а теперь пытаются свалить на него? Родионов, не сдержавшись, уныло покачал головой: попался на эту удочку, как последний фраер, как сопливый безмозглый жиган: его кормили развесистой «клюквой», а он, олух, и проглотил.

А может, никаких бумаг в сейфе и не было, и его поймали на банальнейшей подставе? Впрочем, как бы там ни было, ситуация не из легких. Ну, Кити...

–  Докажем, все докажем, милейший Савелий Николаевич, – потирая от удовольствия руки, произнес Самойленко. – А покуда суд да дело, – он сладчайше улыбнулся, – прошу вас, сударь, следовать со мной...

–  Это зачем же?

–  Хм... По причине вашего арестования, к нашему удовольствию. Если вы обещаете себя вести хорошо, я не буду конвоировать вас в наручниках. Мы выйдем, как добрые старые друзья, которые направляются, скажем, – помощник полицеймейстера посмотрел на свой брегет, – в ресторацию, известную под названием «Яр». А сами проедем в Управление, где вас определят, обещаю вам, в самую лучшую камеру. Все-таки чин-то у вас немалый! Елизавете Петровне мы немедленно сообщим о вашем арестовании, чтобы супруга ваша не сильно беспокоилась. Она ведь в принципе готова к такому повороту событий, не правда ли?

Савелий промолчал.

–  Обещаете вести себя хорошо?

–  Обещаю, – хмуро буркнул Савелий Родионов, соображая, что ему придется предпринимать в первую очередь. Арест это у него был не первый, но каторга светила впервые. А то, что от нее на сей раз не уйти, это определенно.