Ада, супруга Кобурова, чье имя прекрасно характеризовало свою носительницу, мягкой поступью обошла диван и пригладила бархатистую обивку. К вещи, стоимостью с квартиру в пригороде, она относилась более трепетно, нежели к приемной дочери.

— Не умничай! Зря столько сил на тебя потрачено? Пора и тебе на благо семьи послужить, — мать продолжала давить, глазами ища поддержки у сыновей.

Но старший молчал, предпочитая не высовываться и во всем соглашаться с родителями. Эд был полностью зависим от отца и любил деньги настолько, что, сцепив зубы продолжал плясать под его дудку, даже тогда, когда дело касалось его собственных интересов. Младший же был слишком свободолюбив, чтобы ввязываться в эти игры, и будучи смышленым парнем, иногда притворялся недалеким, ведь с дурачков взятки гладки. А по-другому в этом жестком мирке Кобуровых было не выжить. Вот и сейчас Дэн укоряюще покачал головой в сторону матери и поспешил удалиться.

— Когда отец вернется, ты скажешь, что согласна. Поняла? — Ада с выражением мучительной скуки на подтянутом пластикой лице, лениво взяла глянцевый журнал и откинулась на подушку.

От несправедливости глаза Оли защипало. Она скривилась, будто яблоко было невозможно кислым, и, ничего не ответив, поднялась к себе. Пусть делают, что хотят. Она найдет способ сбежать к Мэлу.

Поднявшись на третий этаж родового дома Кобуровых, Оля остановилась перед белоснежной дверью своей детской комнаты и зажмурилась. Она ненавидела ее из-за обилия розового и бесконечных рюшей, но мать будто не слышала девочку и игнорировала ее просьбы хотя бы перекрасить стены. Когда Оле исполнилось 17, она, не захватив ни одной вещи, переселилась в университетскую общагу, и даже обшарпанные стены ее не смутили. Правда, потом отец-министр все-таки выделил деньги на ремонт здания, якобы очередь подошла, и Оле дали лучшую комнату всего с одной соседкой и без единого розового пятна.

Дежурный свет, автоматически зажегшийся над кроватью, тускло осветил царство розовых пони. Не снимая берцев, Оля прошлась по пушистому ковру, и сев на край кровати, потянулась к рамке, стоящей на тумбе. Совместное фото семейства Кобуровых: счастливая Ада, обнимающая сыновей, и отец, неуклюже положивший руку на плечо приемной дочери.

Девушка открыла ящик, небрежно смахнула в него рамку с ненавистным фото, но достала другое. То, на котором юная светловолосая девушка со счастливой улыбкой и глазами, полными любви, держала на руках крошку. Забавные кудряшки и губки бантиком делали ее похожей на большую куклу.

— Мама, — грустного лица коснулась легкая улыбка, и Оля бережно поставила фото, оперев его о серебристую ножку настольной лампы.

Эта была тихая война, длящаяся всю Олину жизнь. Ада убирала старый снимок поглубже в ящик, прикрывая его бесполезным хламом, вроде записных книжек и рекламных листовок, ставя на видное место фото клана Кобуровых, а Ольга меняла его на потрепанный снимок с матерью. Уничтожить память о той мачеха не решалась, и за это Оля ей была благодарна. Но только за это.

Сбросив подушку в розовом чехле с кровати, Оля села на нее, вытягивая гудящие ноги, устало облокотилась на кровать и нащупала в набедренном кармане телефон.

«Мне плохо» — отправила сообщение Мэлу, наблюдая за тем, как синеют галочки.

«Скучаю» — добавила вдогонку.

«Я тоже» — пришел ответ от Мэла, вызывая улыбку на печальном лице.

«У меня забрали виманику. Теперь отец знает, что она немного усовершенствована. Сегодня я не подчинилась автоматику и меня доставили в участок»

«Малыш, придумай что-нибудь» – ответил Мэл, — «Ты же у меня умница»