Но герцогиня, разбуженная уже говором, встретила лейтенанта восклицанием:

– Перпиньяно… вы?.. Ах, как я рада! Как это вам удалось выйти живым из рук турок?

– Только чудом, капитан, – отвечал венецианец. – Если бы я не ушел с бастиона последним, когда увидел, что сопротивляться больше нельзя и оставалось только подставить голову под удар кривой сабли, а бежал бы вместе с нашими солдатами и городскими обывателями, то погиб бы заодно с ними: как хорошо они было ни укрылись в городе, турки всех их разыскали и изрубили в куски. Кровожадный визирь никого не пощадил.

– Никого?! – в ужасе вскричала герцогиня. – Неужели погибли все наши товарищи?

– Все! – со вздохом отвечал лейтенант.

– О, какой это дикий зверь!

– Асторре, Бальоне и Мартиненго обезглавлены, а Тьеполо и Маноли Спилотто были изрезаны в куски и брошены собакам на съедение.

– О, Боже мой, Боже мой! – со стоном проговорила молодая девушка, содрогаясь от ужаса и закрывая лицо руками, как бы защищаясь от страшного видения.

– Неужели и обыватели тоже все перерезаны, синьор? – спросил Эль-Кадур.

– Все почти, Мустафа никого не пощадил, кроме женщин и детей, которых приказал отправить в качестве невольников в Константинополь.

– Следовательно, здесь теперь все кончено для льва Святого Марка? – заметила сквозь слезы герцогиня.

– Да, флаг Венецианской республики уже перестал развеваться над островом Кипр, – в тон ей ответил венецианец.

– И вы думаете, что нет никакой возможности отомстить за такое ужасное поражение?

– Нет, капитан, я этого вовсе не думаю. Напротив, я уверен, что Венеция вознаградит этих азиатских зверей так, как они того заслужили.

– Дай Бог!.. Ну, а пока Фамагуста превращена в кладбище?

– Да, капитан, в сплошное, страшное кладбище. Улицы полны трупов, а стены полуразбитых укреплений утыканы головами храбрых защитников несчастного города.

– Ужасно! А как же это вы сами-то ускользнули от общей резни, синьор Перпиньяно?

– Говорю вам, капитан, только чудом. Когда я увидел, что все погибло, а я один, даже ценой своей жизни, ничего не сделаю полезного, то поспешил незаметно спуститься с бастиона и бросился без оглядки бежать куда глаза глядят. Я сам не знал, удастся ли мне найти убежище или меня тут же настигнут янычары и зарежут, как барана. Очутившись в одной из городских улиц, я вдруг услышал, что кто-то на нашем языке кричит мне: «Сюда, синьор, скорее к нам!» Оглянулся и вижу, что из-за развалин одного большого дома выглядывает человек и отчаянно машет мне рукой. Я бросился к нему. Он схватил меня за руку и потащил в открытую дверь какого-то погреба, очень маленького и страшно сырого.

Там оказался еще один человек. Они так хорошо замаскировали снаружи ход к себе, что ни одной турецкой ищейке не найти их.

– Кто же эти великодушные люди? – осведомилась герцогиня.

– Это моряки венецианского флота, из тех, которые были присланы нам в подкрепление, под командой капитана Мартиненго: шкипер и рулевой.

– Где же они сейчас?

– В том же погребе. Им некуда больше деться. А там ужасно скверно: тесно, мрачно, сыро, душно…

– А откуда вы узнали, что я нахожусь здесь?

– Это я сказал синьору, – объявил араб.

– Да, – подтвердил Перпиньяно, – и я, несмотря на все ужасы, которые мне пришлось пережить после вашего ухода, отлично запомнил указания Эль-Кадура.

– Почему же вы не привели с собой этих моряков?

– Во-первых, потому, что я боялся, как бы это место не оказалось занятым проклятыми янычарами, а во-вторых, как же я мог вести к вам посторонних, когда не знал, понравится ли вам это.