Я увидела его только много дней спустя, под стенами Фамагусты. Разлука и средиземноморские шторма не погасили пламени, что сжигало мое сердце. Я говорила с ним, я долго смотрела в его глаза, но он не залился краской, даже не вздрогнул.

А ведь он знает, что я его люблю, вернее, любила… Он как был, так и остался ко мне равнодушен. Я для него всего лишь одна из тех женщин, которые даже взгляда не стоят. Я! Хараджа, племянница великого адмирала! Ненавижу его! Ненавижу! И теперь хочу, чтобы он умер!

Из ее сверкающих глаз выкатились две горючие слезы. Гордая, жестокая и кровожадная племянница паши плакала.

Герцогиня, пораженная таким всплеском отчаяния, смотрела на нее и силилась понять, кто же был тот мужчина, что так глубоко ранил сердце женщины, которая, казалось, вообще была не способна любить.

– Хараджа, – сказала она, помолчав, взволнованная отчаянием, отразившимся на лице турчанки. – О ком ты говоришь? Кто тот воин, что не понял твоей любви?

– Кто? Кто?.. Ведь ты его убьешь, правда?

– Кого?

– Его!

– Кого – его? Я не знаю, кто он.

Хараджа подошла к герцогине, положила ей руки на плечи и страшным, диким голосом произнесла:

– Тот, кто победил Метюба, лучшего из бойцов флота паши, сможет сразить и того, кто считается лучшим клинком мусульманского войска.

– Я все еще не понимаю тебя, Хараджа.

– Ты хочешь, эфенди, получить того христианина?

– Да, ведь я сюда послан, чтобы освободить его и доставить к Мустафе.

– Я тебе его выдам, но только тебе и с двумя условиями.

– Какими?

– Первое: ты вызовешь на поединок Дамасского Льва и убьешь его.

Герцогиня вскрикнула от удивления:

– Мне убить Мулея-эль-Каделя?

– Да, я так хочу.

– Но ты же знаешь, Хараджа, он мой друг, я тебе говорил.

Турчанка пожала плечами и высокомерно усмехнулась:

– Может быть, ты боишься, эфенди?

– Хамид-Элеонора не боится ни шпаги, ни мусульманской сабли. Я это уже доказал.

– Тогда убей его.

– И под каким предлогом я разорву нашу старую дружбу и вызову его?

– Под каким? Мужчина всегда найдет какой-нибудь повод, а тем более мужчина-воин, – сказала Хараджа, залившись визгливым смехом.

– Я в долгу перед Мулеем-эль-Каделем.

– Что за долг? Я готова заплатить.

– Для этого не хватит никакого богатства. Это долг признательности.

– «Признательности»? – с издевкой передразнила Хараджа. – Пустое слово, мой отец его даже знать не желал. Либо освобождение христианина и смерть Дамасского Льва, либо ничего. Тебе выбирать, эфенди. Хараджа не знает жалости.

– Ты не назвала второго условия, – сказала герцогиня.

– Ты вернешься, доставив христианина.

– Для тебя это важно, Хараджа?

– Да. Даю тебе минуту на размышление.

Герцогиня молчала. Осушив еще один бокал вина, турчанка снова растянулась на диване, не сводя с юного капитана пристального взгляда.

– Колеблешься?

– Нет, – решительно ответила герцогиня.

– Убьешь его?

– Попытаюсь, если Дамасский Лев, напротив, не убьет меня.

Турчанкой, казалось, овладело глубокое беспокойство.

– Но я не хочу, чтобы ты умирал! – крикнула она. – Ты что, тоже хочешь погасить пламя волнения, от которого трепещет мое сердце? Значит, все вы, мужчины, свирепые львы?

Если бы не опасность себя выдать и если бы перед ней был кто-то другой, а не эта женщина, от которой можно ожидать жестокой мести, герцогиня не сумела бы сдержать приступ смеха. Но шутить с племянницей паши было слишком опасно, и она остереглась выдать свои мысли, дав волю смеху.

– Я принимаю твои условия, – поразмыслив, сказала герцогиня.

– Ты вернешься? – пылко и порывисто спросила турчанка.

– Да.

– Но сначала убьешь Дамасского Льва, так?