Один из комнатных шкафов имел стеклянные дверцы, по левой командир принялся водить пальцем.

– Татуировка «ВПР» должна обозначать инициалы убитого. Никакого другого объяснения у меня нет. Буду очень удивлен, если это не так. А убили нашего рабочего с одного удара в сердце. Еще одна игрушка на елку. Как Андрей проглядел такое невообразимое стечение странностей. – Капитан отошел от шкафа, и Минаков прочитал то, что вывел на стекле командирский палец «Пыль. Пр-во тов. Минаков». – И особенно то, что убитого хотели закопать не с документами, а без них.

К двери товарищ командир обернулся, услышав топот по коридору, и ждал, когда она откроется. Она распахнулась, в комнату влетел Тимофей.

– Есть, – выдохнул он. – Завод «Красная заря». И инициалы сходятся. Вершинин Павел Романович. Фрезеровщик.

– Беги за остальными, выезжаем.

Тимофей нырнул в дверной проем, а командир достал из кармана связку ключей и направился к купеческому ящику. Отомкнув, выдернул из дужек замок, вырвал веревку из сургучного сгустка, упрятанного в углублении печати типа «гитара» (этих «гитар» в свое время вырезал Минаков из липовых чурок тьму, на весь этаж, для всех сейфов, ящиков, шкафов) и откинул крышку железного сундука.

Сергей предполагал, что купчина Рябушинский до того, как получил по заслугам, хранил в этом ящике награбленные у трудового народа сокровища. А сейчас второй отдел держал в нем наиболее секретные документы и табельное оружие сотрудников.

Первым в комнату вернулся Лева Каган, первым извлек свой номерной ТТ из крепежей «пистолетницы» (деревянных, с наклеенными кусочками бархата). Пистолет в его тонкой руке подростка-скрипача смотрелся так же, как смотрелась на нем форма НКВД – несуразно. Не вынеся вида формы, пошитой в военном ателье, командир однажды отвел Леву к своему личному портному. Тому, что шил для командира его костюмы, которые все принимали за заграничные. Не помогло и это. Новая форма сержанта госбезопасности все также повисла на Леве, как лохмотья на огородном пугале. «Самое большее, что я смог, лучше не выйдет. Ни у кого не выйдет, клянусь Моисеем, – и старый портной-еврей добавил строго конфиденциально, на ухо товарищу Шепелеву: – Конечно, это не мое дело, но я скажу. По-моему, ваш сотрудник – типичный шлимазл»[20].

В помещение второго отдела зашли остальные трое и разобрали оружие. Тимофей по обыкновению выщелкнул магазин, осмотрел, вставил на место. В ладони грузина, похожей размерами и волосатостью на медвежью лапу, «тэтэшник» утонул, потерялся. Омари, как обычно, поглядывал на пистолет с детским обожанием. Андрей забрал свой «Тульский Токарева» последним. А командирское табельное оружие уже давно оттягивало правый карман его плаща.

Ровно полминуты потребовалось подчиненным, чтобы зайти к себе в комнату и выйти оттуда в шинелях. В темно-серое сукно вдавливалась кожа поясных и плечевых ремней, на левом боку у каждого висела кобура под ТТ. Кто поправлял на ходу за лаковый козырек, кто только надевал синюю фуражку с краповым околышем и большой красной звездой на нем.

Оставалось только одно небольшое дельце обрядового характера. Требовалось соблюсти один маленький ритуал. Согласно сложившемуся в их отделе суеверию они оставляли на столе Минакова каждый по личной вещи. Чтоб вернуться живыми и невредимыми. Глупости, конечно, какие-то матросские страдания, но на всякий случай все, включая командира, обряд соблюдали.

Коган положил на край стола крохотный ситцевый мешочек. Все знали, что в нем. Первый выпавший молочный зуб Левы, сохраненной мамой, которая передала его сыну и завещала хранить. Тимофей бросил на столешницу потрепанную колоду игральных карт. Омари оставил ножны от дедовского кинжала. Андрей расстался с аккуратно сложенным носовым платком, на котором можно было заметить красно-зеленую вязь «А. Л.», вышитую любящей женской рукой.