– А Надя тоже там служила?

Девушка немного замялась, а потом невесть почему стала вдруг рассказывать о том, как нелегок труд медсестры.

– К вечеру ноги гудят, прямо отваливаются, спина ноет, никаких сил не остается. Ночью вздремнуть совершенно невозможно – то одна из палаты орет, то другая. Капризные все, противные. Это им не так, то им не подходит. Нет бы полежали тихонько, потерпели, так нет – воют на разные голоса: «Сестра, уколи обезболивающее». А где я его возьму? Медсестры люди подневольные, что доктора прикажут, то и делают. Впрочем, врачи у нас нормальные, вот если бы не больные, то и работа вроде ничего.

Я вздохнула. Один раз, еще учась в консерватории, я сидела в туалете, запершись в кабинке, а к умывальнику подошли две преподавательницы. Одна, читавшая курс истории музыки, со вздохом сказала:

– Такие люди вокруг приятные, музыканты, композиторы, вот если бы не студенты, жизнь была бы прекрасна…

– Надя с вами работала? – прервала я стоны Ниночки.

– Нет, она ушла – очень тяжело…

– Где она трудилась?

– Ну, – замялась девушка.

– Дома сидела?

– Нет, конечно, кушать-то надо и одеться хочется, а денег никто не даст, родители у ней померли…

– Где она работала? Назовите место!

Нина принялась растерянно вертеть в руках грязную чайную ложечку.

– Ой, что это я, кофейку хотите? У меня и конфеты есть, и булочки с корицей…

Она подскочила и бросилась к плите, приговаривая:

– Давайте, давайте, горяченького, со сладеньким.

– Сядь, – велела я, – прекрати дергаться. Булки я не ем и тебе очень не советую увлекаться, лучше салат из овощей и отварное мясо без хлеба. Картошку, еще йогурт с нулевой жирностью, из снятого молока…

Нина сморщилась.

– Я люблю сливочный, он вкуснее…

Я посмотрела на валики жира, выпирающие из-под ее красного платья, и вздохнула. В конце концов, в мои обязанности не входит чтение лекций по диетическому питанию.

– Немедленно отвечай, где работала Надя, прекрати ходить вокруг да около!

Девушка села на табуретку и прошептала:

– Ну, теперь ей ничего не будет, раз померла. Она торговала желудком беременной ослицы.

– Чем? – оторопела я. – Ну-ка повтори!

– Желудком беременной ослицы, – покорно высказалась еще раз Ниночка.

Я разинула рот. Чего только не бывает в наше время! Про гербалайф, тайские таблетки с глистами, желчные камни крупного рогатого скота я читала в «Из рук в руки», но про ослов!

– Где же она его брала?

– Кого?

– Ну, желудок ослицы…

– В гастрономе покупала, на Ленинградском шоссе.

– А зачем его продают? Ну, для какой цели? Едят сей продукт или к больным местам прикладывают?

Ниночка тяжело вздохнула.

– Ну, слушайте, видимо, делать нечего, придется правду рассказать.

Надюша недолго проработала медсестрой, вскоре шприц, клизма и капризные пациентки ей надоели, и девушка ушла. Где она только потом не трудилась: продавала билеты в кинотеатре, торговала на рынке косметикой и колготками, бегала по домам от фирмы, производящей витамины, и пекла блинчики в павильоне «Русские блины»… Но никакой радости ни одна из работ не приносила. Да и фиг с ней, с радостью, были бы деньги, но их-то как раз и не платили. На рынке хозяин давал по пятьдесят рублей в день, в блинах выходило около тысячи в месяц, а за витамины вообще шел процент, и, протаскавшись весь день по крутым лестницам, можно было вернуться домой с пустыми руками.

Жизнь казалась Надюше беспросветной, и она часто жаловалась более удачливой Ниночке:

– Господи, вон в газетах пишут, богатые старики обожают молоденьких! Где найти такого дедушку? Уж я бы его ублажала со всех сторон! Денег хочу, ничего другого не надо! Денег! Долларов! Я, Нинка, за баксы на все согласная!