– В нём как будто ковырялись, – внезапно произнёс Нил-Сонов. Собственный голос показался чужим.

Царапины, немного расширяющие диаметр входного отверстия. Могло это быть следами чего-то острого? Например, ножа? И… зачем? Кондрат совершенно прав. Здесь нельзя пока ничего трогать. Однако вместо того, чтобы следовать регламенту, Нил-Сонов извлёк свой штык-нож.

Тварь проникает в Весёлую сторожку, укреплённую не хуже блок-поста, убивает трёх первоклассных гидов и ещё четырёх человек. И затем, возможно раненная, уходит, оставляя свой мерзкий запах. Да, всё так.

Штык-нож быстро наткнулся на деформированную пулю. Калибр 7,62, выпущенный из автомата Калашникова. Или карабина Николая, с этим ещё предстоит разобраться. Он положил пулю рядом и принялся за соседнее входное отверстие. Нож ушёл чуть глубже. А потом Нил-Сонов поднялся на ноги и некоторое время стоял молча.

Что это значит? Во втором отверстии пули не было. Кто-то извлёк её. Выковырял.

Краешек губы ушёл вверх, щека чуть дёрнулась. Он провёл рукой по стене, озираясь по сторонам, и снова уставился на пулевые отверстия.

«Это что-то не то, чем кажется?» – вдруг подумал Нил-Сонов. И тут же поморщился: это могло ничего не значить. Вообще ничего. Случайный выстрел, к примеру, и попытка скрыть следы конфуза. Выстрел, не связанный с ночными событиями.

«Неверная мысль. Всякое бывает, конечно, только первоклассные гиды обычно не палят случайно по стенам в помещении, переполненном людьми. А учёным оружие не выдаётся».

Нил-Сонов чуть склонил голову. Тяжёлая бункерная дверь цела, а лодки Николая нигде нет. Перевёл взгляд на друга, который теперь был мёртв, почему-то на его руку с изувеченным большим пальцем, которую недавно держал в своей. Тварь проникает в сторожку, убивает и уходит. Всё так. Кроме одного нюанса: кто-то ковырялся в стене. И унёс с собой пулю.

Зачем? О чём в этом месиве могла поведать маленькая пуля калибра 7,62?

– Несоответствия, – хрипло пробормотал Нил-Сонов.

Какая-то смутная тёмная мысль попыталась постучаться ему в голову, но следом он услышал взволнованный голос Кондрата:

– Нил, этот пацан, Алёшка…

– Что?!

– Живой. Состояние критическое. Не знаю, протянет ли до вечера. Но пульс прощупали.

Глаза у Нил-Сонова на мгновение сузились. Живой… Если вытянет – повезло парню. И хоть какая-то зацепка. Но… О чём он только что думал? Кроме того, что забрать их с собой не сможет; в лодке не хватит места для живой и мёртвой смены, хоронить придётся здесь… О чём?!

Он кивнул:

– Хорошо. Попытаемся довезти. Здесь парню не помочь. Получается, времени в обрез.

Нил-Сонов вышел из Весёлой строжки. Солнечный свет ослеплял. Он должен успеть что-то сделать. Что-то ещё.

Сказал:

– Но остальных надо похоронить. Со всеми почестями.

– Конечно, – откликнулся Кондрат. – И ещё, Нил. Одного найти так и не удалось.

– В смысле?

– Проверили по списку смены. Всё обыскали – нигде нет.

– Кого? – спросил Нил-Сонов чуть осипшим голосом. Почему-то подумал, что, наверное, знает ответ. Ощущение тошноты вернулось.

– Одного из учёных. – Кондрат говорил ровным голосом. – Лазаря.

Они стояли на корме и смотрели, как мост, очерчивающий границу негостеприимных Пироговских морей, оставался далеко позади. Гиды нарекли его «мостом Учителя», но Петропавлу не нравилось это название: к чему давать местам гибели имена тех, кто нам дорог? Да только теперь всё менялось, и это плохое, тёмное, вероятно, самое трагичное место на канале несло в себе искру новой надежды.