– Какая связь? – пробормотал Соломатин.
– Никакой, никакой! – заспешил Ардальон. – И Олёну ты не убивал.
– Уволь меня от своих фантазий! – сердито сказал Соломатин, Ардальон ему надоел, сейчас же следовало найти предлог, чтобы прервать общение с ним, а брошенную в пропасть господином Крапивенским закусочную – покинуть.
13
– И я не убивал! – воскликнул Полосухин. – Ни я, ни ты не можем добыть быстрых денег, а хотелось бы. И пробовали. Но не можем. Не дано. Тебя привело к краху. Ты до сих пор от этого не отошел. Я знаю, я знаю… Не дуйся и не уходи… И я обжигался. Но ведь можно делать и неспешные деньги. Можно! И не такие гроши, как этот… с острыми ушами… Кривомахов… Вовсе не такие!
Сразу же к ним подошел человек с острыми ушами. «На них можно накалывать шляпки грибов, – подумал Соломатин. – И сушить».
– Здравствуйте, – сказал он. – Да, я – Кривомахов. Здесь в папке проект загородной резиденции кумира первого канала Малахова, Который без очков и стирает. Аванс я роздал на две паперти Большого и Малого Вознесения… Окончательный расчет жду со дня на день.
Кривомахов замолк со значением. Но Соломатин с Ардальоном не одарили его словами понимания. Кривомахов запустил руку в карман штанин и вытащил мятую брошюру.
– Это первая книжка Андрюши Вознесенского. «Парабола». Мы с ним учились в архитектурном институте. Посвящение в ней зачитывать не буду, дабы не польстить себе комплиментом гения.
– И что? – спросил Ардальон.
– Я полагал, – гордо сказал Кривомахов, – что натуры у вас тонкие.
– Тонкость своей натуры, – сказал Соломатин, – я оцениваю в десять рублей. Десять рублей вам хватит?
– На полкружки пива… – пробормотал Кривомахов. – А на днях состоится окончательный расчет…
– Ба! Кривомахов! Уши – пики батыевых всадников! – обрадовался новый для Соломатина человек, явившийся, видимо, из кухни, а может и со двора, коренастый мужичок вида домашнего, в немытой майке, шароварах и тапочках на босу ногу. – Опять людей дуришь! Гони должок!
– Васек, не порть людям отдых, – сконфуженно произнес Кривомахов.
– Люди! Господа! Сэры с ледями! Гуманоиды! Этот друг Вознесенского проиграл мне пари. К воскресенью он взялся заделать дыры в швейцарском сыре. В килограмме. Где этот сыр? И где эти заделанные дыры? Пошли в магазин!
– У меня всего десятка… – промычал Кривомахов.
– Там мозги людям задуришь на общую сумму! – заверил его Васек и тут же обернулся к Ардальону и Соломатину: – А я тебя видел с шарфом этим у Олёны, соседки моей… Да, да. И тебя тоже.
– Вы ошибаетесь! – нервно произнес Соломатин.
Ардальон же слов никаких не сыскал.
– Мы, касимовские, никогда не ошибаемся, – строго, чуть ли не с обидой заявил Васек. – Я бы и сам наладил лыжню к Олёне, но у меня полковник, стерва, а у нее гуманоиды.
В облегчение Соломатину заговорила кассирша:
– Васек! Прохвост ты первейший! Где твой-то должок за отмену денег?
– Людмила Васильевна, а я разве не отдал? Ну если не отдал, то сегодня вечером… Мы, касимовские… А теперь я спешу. Раз уж этот архитектор не заделал к сроку дырки в сыре, надо ковать железо. А то улетит.
– Ой! Ой! Он что, гуманоид, что ли? Из твоих?
– Какой он гуманоид! – поморщился Васек. – У гуманоидов ушей не бывает. Зачем им? Особенно такие, с остриями.
И Васек решительно поволок однокашника Вознесенского к выходу. А было понятно, что он уносит ноги от кассирши Людмилы Васильевны. Однако в нескольких метрах от двери он все же нашел в себе силы остановиться, поприветствовал сначала краснодеревщика Прокопьева, а потом и знакомца Соломатина, признанного здесь похожим на Габена, каждого попросил не отчаиваться, а ждать. По трехлитровой банке касимовской воды он вот-вот привезет.