Странно. Арина Степановна начинала гонять свою кухонную гвардию чуть ли не с пяти утра — за час-полтора до того, как просыпалась остальная прислуга и усадьба оживала. А девушка была не одной из горничных, а именно с кухни — судя по одежде: белоснежному переднику на белом же то ли халате, то ли платье по колено. Скорее всего, кто-то из младших поварих или совсем низкоранговая прислуга из разряда «подай-принеси», из новеньких.

Вторая странность — обычно на кухню брали девушек… скажем так, попроще — а такая красотка вполне могла бы рассчитывать стать кем-то из домашней прислуги. А то и податься на заработки в город. Ни я, ни братья, ни уж тем более дед никогда не были ценителями полудетской «кукольной» внешности — но в Петербурге подобное наверняка пользовалось бы успехом, открывая пусть не совсем целомудренные, но зато верные пути к достатку, а то и — чем черт не шутит — в высшее сословие.

Девушка могла бы просто поставить чашку передо мной и чуть пододвинуть — но вместо этого обошла стол и оказалась совсем рядом. Так близко, что в мое плечо мягко уперлось что-то теплое… и уж точно более приятное, чем начало сегодняшнего утра.

— Чай для вашего сиятельства.

— Благодарю, — отозвался я.

Чашка уже заняла свое место — но девушка и не думала уходить. Странная пауза затягивалась и уже грозилась стать совсем неловкой, когда моей шеи вдруг коснулась маленькая ладошка. Легко, осторожно — будто бы невзначай.

— Ваше сиятельство желает… еще чего-нибудь? — негромко выдохнула девушка мне прямо в ухо. — Мне велели исполнять все, что вы только пожелаете.

Та-а-ак… понятно. Арина Степановна берегла репутацию рода даже более ревностно, чем собственные владения на кухне, — и уж точно даже не намекнула бы кому-то из своих на подобное. Зато бойкие девицы из простых — а порой и не только — сами частенько были не прочь подобраться поближе, чтобы получить доступ к княжескому телу… А заодно и к прочим прилагающимся к нему благам.

Я мужественно держался. Организм отчаянно требовал свое, порой замечая соблазн даже там, где его и вовсе не имелось, — однако я слишком хорошо представлял, чего может стоить пара… неосторожных движений.

Сегодня вести себя достойно оказалось сложно вдвойне. Девушка была не в моем вкусе — но и ее голос, и движения, и даже кукольная внешность буквально излучали столько мягкой покорности, что я на мгновение подумал, что нет ничего плохого в том, чтобы запереть дверь в дедовский кабинет, усадить красотку попой на документы чуть ли не государственной важности и…

— Все, что пожелаете, ваше сиятельство.

Девушка будто прочитала мои мысли — и сама устроилась на край столешницы так, что кухонная униформа обтянула округлое бедро, оставляя совсем немного простора воображению. А когда она еще и подалась вперед, пуговицы на одежде натянули ткань с такой силой, что я на мгновение удивился, как они вообще выдержали… И как выдержал я.

Нет. Нельзя. Выдыхай, Горчаков.

— Премного благодарен, сударыня. — Я осторожно отодвинулся назад в кресле. — Если что-то понадобится — я непременно велю вас позвать. А сейчас можете быть свободны.

— Да… конечно, ваше сиятельство.

На лице девушки не мелькнуло и тени разочарования. Даже наоборот — выражение стало еще более сонливым, будто она собиралась прилечь прямо здесь. И лишь ценой немалых усилий слезла со стола и развернулась ко мне спиной. То ли Арина Степановна начала гонять бедняжку еще затемно, то ли…

Когда поднос с негромким стуком ударился об пол, я почти не удивился. А через мгновение начала заваливаться и сама девушка. Обмякла, осела вниз, словно пыталась усесться на корточки и не удержалась. Потом подалась вперед, едва успев подставить локти. И перед моими глазами предстало зрелище, которое я в любой другой ситуации назвал бы в высшей степени соблазнительным.