Ною я все же выставил претензию, что он не обеспечил нашу безопасность. На что мучимый комплексом вины бывший житель белого безмолвия решил откупиться сигаретами, предложив мне приобрести у него пять блоков «Конкисты» всего по полтора экю за пачку. Я отказываться не стал. И сигареты купил по льготной цене, и в остальном расплатился с ним честно. А за что его излишне чморить? Мужик и так пострадал за нас же. И вину свою понимает. А это не каждый раз бывает.

В общем, загрузили мы с Катей объемный Фредов «чероки» по самое не могу. Даже Катю пришлось сажать на коленки. Впрочем, она не возражала и, устраиваясь, всласть поерзала по ним попкой.

По дороге, на Овальной площади, еще ноут прикупили. Такой же ударопрочный. Просто, подумав, понял, что компьютер, интегрированный с радиостанцией, будет неудобно одновременно эксплуатировать как картографический. Да и закрытой информации в нем уже поднакопилось.

Потом, попетляв по квадратно-гнездовому в плане юго-восточному спальному району Порто-Франко, выехали на набережную, где почти у моря притулился за зеленым кирпичным забором особняк Зорана.

Вроде в этом городе все понятно и удобно в планировке, а захочешь – хрен найдешь. Изломанная линия берега прорезала улицы, но не отменила названия и сквозную нумерацию. А особняк Зорана вообще был уже за пределами Океанской улицы, которая, как указывал план, ограничивала весь город от моря.

Выскочивший на наш звонок в калитку Зоран оказался «югом»[52] лет тридцати пяти – сорока. Худощавый, тонкокостный и узкозадый. С конским хвостом начищающих седеть черных волос. Виски были уже седые совсем. В правом ухе – серьга с крупным фиолетовым рубином. Усы подковой и испанская бороденка. И черные глаза с пушистыми, как у девицы, ресницами. Одет он был в черную шелковую рубашку навыпуск и черные же слаксы.

Мы представились по-английски.

Гостям он обрадовался вполне искренне. Мне твердо пожал руку. Кате облобызал пальчики, на что она, польщенная, сделала книксен, который довольно смешно смотрелся в камуфлированной полевой форме с громоздкими тяжелыми берцами.

Представился он также по-английски, правда немного чопорно:

– Зоран Дундич, артист и сербохорват, – и, лукаво посверкивая цыганским глазом, ждал реакции. Видно было, что это у него «дежурная котлета».

– В смысле языка? – спрашиваю.

– Нет, в смысле национальности. Отец – хорват, мать – сербка. За ленточкой жизнь прожил практически в Италии. Так что, если вам будет удобно, могу общаться с вами по-итальянски, на родном сербохорватском, в обеих его ипостасях, по-французски тоже, но хуже.

– А на русском? – спросила Катя.

– Аз могу, – Зоран сразу перешел на русский, с некоторыми вкраплениями сербских слов, – но не подробно. А что улицей стоим? Прошу за мной.

Он провел нас через калитку, и мы оказались на небольшой вымощенной брусчаткой площадке, ограниченной с одной стороны воротами, с другой – гаражом на две машины. Справа – каменным забором, слева – палисадником с цветами и садовой скамейкой-качалкой под маркизой.

Потом прошли между домом и гаражом в глубь молодого сада, где нас усадили в деревянную решетчатую беседку, увитую виноградом. Там были самодельный деревянный стол и лавки вдоль стен.

– Одну минуту, – извинился хозяин, усаживая нас в этом строении, – сегодня как раз тот день, когда я без прислуги. Так что, одну минуту ожидания, и я в полном вашем распоряжении.

С этого места открывался прелестный вид на океан. Деревья в саду изначально были посажены так, чтобы этот вид из беседки не загораживать.