– Адам, ты слышал, что люди пропадают? – поинтересовался я.
– Слышал, друг Антон, – кивнул негр, протирая и так идеально чистые стаканы. Бармены всегда так делают.
– И что говорят?
– Некоторые недовольны, что они пропали, некоторые недовольны, что пропали не они… Знаешь, друг Антон, – вздохнул Адам, – люди постоянно чем-то недовольны.
– А пуклы?
– Все мы, друг мой, немножко пуклы…
– Привет! Уже вовсю пьешь?
– Привет, друг Славик, – поприветствовал пришедшего Адам. – Он только начал. Тебе налить?
– Конечно, Адам, как ему.
– Мы пойдем за столик, – сказал я негру, – не будем пить у стойки и рассказывать тебе грустные истории.
– Я знаю, друг Антон, приятного вечера!
– Слышал про мэрский закидон насчет лишнего веса? – спросил я Славика, ткнув его пальцем в отчетливое пузцо. – Что говорит по этому поводу твоя социология?
– Что городская власть предается безудержному патернализму.
– А я думал, идиотизму…
– Патернализм – это проекция идиотизма на электорат. Граждане обозначаются туповатыми инфантилами, которые могут только все засрать и просрать, а потом сесть на руинах государства и, громко матерясь, вымереть от пьянства.
По мнению нашего уважаемого мэра, без него горожанин будет надевать трусы на голову, нести ложку в ухо и сушить мудя в микроволновке. Поэтому он считает себя обязанным на трусах написать «жопой – сюда», к ложке приложить мануал со стрелочками, а на микроволновке написать «не для мудей!».
– Знаешь, Славик, – сказал я, подумав, – а ведь он в чем-то прав. Средний избиратель таков и есть.
– Вот так и становятся государственниками, – засмеялся он.
– Не-не, я социал-дарвинист. Пусть каждый выживает сам. Хочет – курит, хочет – пьет… – Я отсалютовал стаканом. – Хочет – берет кредиты. На кой черт их от себя-то спасать?
– А вот это уже позиция отпетого либерала! – погрозил мне пальцем политолог. – Государственник не позволит дуракам вымирать – а кто ж тогда работать будет?
– Государственник, либерал… – поморщился я. – Если вы жрете из тарелки с говном, неважно, с какого края черпать.
– В общем, наш мэр, считающий себя прогрессивным либертарианцем, постоянно прибегает к директивному патернализму.
– А что, бывает какой-то другой патернализм?
– Конечно, – Славик с удовольствием отхлебнул из стакана, – существует либертарианский патернализм, как бы странно эти два слова ни смотрелись рядом.
– Это как?
– Директивный патернализм запрещает человеку жрать булочку, и человек возмущается. Либертарианский – манипулирует человеком так, чтобы он решил, что не жрать булочку – его собственный выбор.
– Ладно, с патернализмом все более-менее ясно, – собрался с мыслями я, – но вот что у меня не сходится… Если гражданину нельзя даже булочку выбрать – то какой он, к чертовой матери, избиратель?
– А вот в этом, – Славик поднял… нет, даже воздел к потолку палец, – и состоит контекстуальный дуализм социального мироустройства…
Когда начался стриптиз и полноватые здешние дивы принялись полировать сиськами шест, Славик уже надрызгался так, что уснул, положив лысеющую голову на стол. Я, соскучившись, потряс его за плечо:
– Але, поллитролог! Может, домой пойдешь?
– Но-но! – проворчал он, не просыпаясь. – Не кантовать!
– Не гегельянить, не фейербахать, не… – и затих.
Ни я, ни охрана по этому поводу не волновались: все знали, что Славик – как Штирлиц. Сейчас он спит, но ровно через полчаса проснется и пойдет к блядям.
Может быть, стоило его вывести за шиворот (директивный патернализм) или напугать триппером (патернализм либертарианский), но я уважаю чужую свободу делать глупости.