– Продолжай, сын мой, – доносится глухой голос из-за решетки.

– Я воровал, я калечил и убивал, и ничего не чувствовал, – делает паузу и, прикрыв веки, вспоминает последнюю войну. – Не думаю, что мою душу можно спасти.

– Бог – милостив, и милость его не имеет границ. Раскайся, и он простит тебя, – говорит священник.

– В том-то и дело, что я не раскаиваюсь, – достает из-за пояса любимый Glock 34 мужчина и поглаживает. – Я буду еще убивать, и я знаю, что даже храм божий меня отвергнет.

– Ты еще вернешься к Богу.

– Это вряд ли, – усмехается мужчина и накручивает глушитель на пистолет. – Я бы хотел, чтобы ты передал ему мои искренние пожелания, вот только ты, Касио, взял билет в преисподнюю, ибо нехуй было превращать церковь на моей территории в место сбыта моего товара моим клиентам, – он слышит скрип ножек стула по полу и выпускает в решетку всю обойму. С той стороны исповедальни доносится глухой звук бьющегося о пол тела, и мужчина убирает пистолет.

Матео выходит из исповедальни и, потянувшись, идет к дверце священника. Он, поморщившись, смотрит на окровавленный труп и, плотно прикрыв дверцу, направляется к выходу. Толкнув тяжелые двери, мужчина оказывается на залитой солнцем улице города. Матео прикрывает веки, вдыхает полной грудью пыльный пахнущий резиной и жареной кукурузной мукой воздух и, перепрыгивая через лестницы, спускается вниз, где его ждут два внедорожника и его вторая после Глока любовь – черный ламборгини авентадор.

***

– Он ведь придет, Сандор, – грубо схватив за шею, притягивает к себе привязанного к стулу мужчину Мо. – Он уже идет.

– Мы партнеры, я с ним разговаривал, – сплевывает кровь на пол двадцатисемилетний мужчина, который убеждает себя, что его просто напугать сюда привезли, что он обязательно выберется, но как бы он ни старался звучать уверенно – голос дрожит.

Вот уже как полчаса один из подающих надежды молодых бизнесменов соседней страны корчится от боли на заброшенном заводе на окраине столицы. Под ногами Сандора осколки стекла, над головой – прогнившие балки. Сквозь покрытые толстым слоем многолетней пыли окна даже лучик готовящегося ко сну солнца внутрь не проникает.

– Ты же понимаешь испанский? – хлопает его по щеке Мо. – У меня вот прекрасный испанский, а ты на меня, как баран на новые ворота, смотришь. Так вот ответь мне до его прихода, не тяни резину.

– У нас договор, – в отчаянии повторяет Сандор. – Он не идиот, я ему слишком дорого обойдусь!

– Ты не знаешь Эль Диабло, – ухмыляется Мо и тянет его на себя за шею. – Мы из Кальдрона, подонок, мы чтим свои традиции и уважаем ваши, но ты нас не уважаешь, ты наше время отнимаешь.

– Выпусти меня отсюда, мои люди ищут меня, – кричит Сандор, пытаясь освободить завязанные за спиной руки. – Вы не с тем связались, вам от наказания не уйти.

Мо громко смеется над его словами и закуривает. Мо в этом году исполнилось двадцать шесть лет, и, несмотря на свои возможности, он отказался от пластической операции. Он ездил в страны с сильной медициной, кому только не показывался, почти все врачи сказали, что нужна серия операций, но даже после всех, все следы ожога убрать не получится. Мо не хочет снова оставлять братьев в преддверии новой войны и от операций отказался. Он так и не смог толком объяснить друзьям причину своего отказа, но коротко сказал, что принял себя таким, какой и есть, и раз уж с детства его зовут «монстром», то пусть так и останется. Друзья сказали, что будут любить его любым, и поддержали его решение. У Мо роскошная квартира в центре Ракун, гараж, полный коллекционных автомобилей, вокруг него вьются женщины, – те из них, которые забыли об «уродстве» парня, узнав о его счете в банке, – и Мо, который во всем слушается Матео, тоже решил, что пока у него есть деньги и власть, любовь можно будет купить.