Впрочем, воспринимать жизнь как-то иначе Ласко попросту не умел, так как в высшей степени ответственно относился как к своему делу, так и к тому, что его окружало. Теперь же, когда под винтом вертолёта раскинулась эта незнакомая заполярная земля, Ласко увидел внизу не цветущие зелёные острова, а абстрактное чёрно-белое полотно, в котором пастозная ровная кладка белил была усыпана крупными тёмными точками, точно чья-то лёгкая тонкая кисть прошлась по сырому белильному выкрасу сильно разбавленным глубоким индиго. Тот же, кто не ожидал увидеть там ничего необычного, наблюдал не абстрактную живопись природы, а просто смурые вершины скал и ледниковых валунов, выбивавшиеся из-под ровного снежного покрова. Линия берегов заснеженных островов почти не читалась; ясно проглядывались только огромные вышки, которыми, словно чёрными гвоздями, было прибито к промёрзлой земле всё это раскинувшееся перед Ласко абстрактное полотно.

Ласко попытался припомнить виденные им ранее абстрактные произведения выдающихся живописцев. Обычно он миновал их, не задерживаясь, не рассматривая деталей и не запоминая названий. Ничто из всего этого музейного разнообразия не западало в душу, неизменно оставаясь за пределами его художественного восприятия. Но природная абстракция, варварски прибитая возле маленького посёлка без названия, настолько сильно взволновала и расстроила Ласко, что заставила его усомниться в самой идее человеческого присутствия на далёких северных островах.

С земли вторжение сюда людей выглядело уже не столь кощунственно, но мысль о конфликтном характере пребывания в этих местах человека по- прежнему не покидала нашего героя.

Посёлок, а именно так он именовался во всех бумагах и официальных документах, состоял из нескольких строений, выраставших из снега серыми кирпичными телами, сосущими через тусклые окна едва наметившийся щедрый полярный день. В посёлке под проживание было выбрано самое невзрачное здание, к которому, для пущей значимости, была прикреплена табличка с надписью «Общежитие». На табличку, правда, никто не обращал внимания, поскольку за этим приземистым унылым сооружением почему-то прочно закрепилось совсем иное название – «жилой блок».

Жилой блок внутри делился перегородкой из толстой фанеры на примерно две равные части, в одной из которых лепились как пчелиные соты бесчисленные бытовки, а другая была сплошь заставлена кроватями и тумбочками, стоящими столь тесно, что обитателям блока с трудом удавалось протиснуться между ними.

Публика собралась здесь самая разная, хотя большинство всё же составляли вахтовики со стажем: обветренные, грубоватые, не испытывающие никакого дискомфорта от скученности и естественной в таких местах простоты обхождения. Каким образом здесь оказался Ласко, коротко и ясно ответить будет невозможно. Хотя на какой вопрос, касающийся человеческой истории, можно получить простой и однозначный ответ! К слову, если можно было бы вопросить саму судьбу, что она думает о счастливчиках и неудачниках, то наверняка было бы сказано много такого, что вряд ли бы пришлось по вкусу и тем, и другим. Поэтому, лучше её не спрашивать ни о чём: не затем, что так гораздо спокойней и уверенней жить, а просто потому, что будущее образуется при помощи обстоятельств, и некоторые из них люди даже способны создавать себе сами.

Вернёмся, однако ж, к нашему герою. Нельзя сказать, что удача совсем не замечала Ласко.

Если можно было бы понаблюдать за ним со стороны и в своих оценках не подниматься выше обывательских представлений, то справедливо будет признать, что судьба иногда поворачивалась к нему лицом, но только не тогда, когда можно было занять университетскую кафедру или получить достойное вознаграждение за труд.