– Так вот о чем был у вас разговор, из-за которого бешеный мальчик Рома появился.

Я смотрю на кровать, на которой отдал концы капитан Тугашев. Спящего музыканта положили на другую.

– Нет, это была прелюдия к разговору. (Она гладит волосы на моей груди.) Угомонили мы бешеного мальчика, а Ленка меня в кабинете ждет. И давай правду-матку гвоздить! Клюют на тебя, мамочка, только впечатлительные и безвольные существа, истерики да истероиды. Мужики на тебя, мамочка, не клюют. Вот и получается, что пациенты у нас сплошь безвольные истерики. Пациенты у нас – дерьмо, говорит. И все из-за тебя… из-за меня, то есть.

Эвглена привстает, рассерженная.

– Ну, привела я волевого бойца! И что? Он был идеальным пациентом?

– Если его убили, может, и был идеальным.

– Ну вот. Спасибо, напомнил…

Да уж, убийство продырявило картину их абсурдного мира. В дом вошла Новая Сила, но, по-моему, ни одна из хозяек до сих пор этого не поняла. Я наврал им, что опознал руку повара-китайца, – маленькая пакость. Пусть грызутся друг с другом, пока невидимый игрок осваивается… И еще – я, конечно, сильно рисковал, сообщая Елене, что убитый Рома Тугашев был ментом. Мать и дочь запросто могли помириться и выработать общее мнение. Например, такое: пора рвать когти. Сворачивать больницу, избавляться от свидетелей и трупов, причем, как можно скорее. В этом варианте моя кандидатура – первая на уничтожение. Но я рассчитывал, что неприязнь Елены к матери достигла той стадии, когда разум пасует перед распустившимся цветком паранойи…

Похоже, я не ошибся.

– А ты скажи Елене, что критиковать – все мастера, – предлагаю я.

– Уже. Знаешь, что она ответила? Сама, говорит, пойду на улицу, если мать обос… обделалась. Чертовщина. Что ты обо всем этом думаешь?

– Я думаю, не продолжить ли нам?

Эвглена сбрасывает халат.

– Правильно, хватит о грустном!

Она быстро возбуждается, кошечка. Она ложится на бок и подставляет мне попку. Я провожу пальцем по нежному позвоночнику. Млеет… Я легко могу ее убить. Задушить – одной рукой. Или сломать шею. Или взять за волосы и перекусить горло.

Если бы это могло меня спасти…

Убивать мою супругу нужно со смыслом, продумав все дальнейшее. Но если я почувствую, что меня опять пускают под нож, я сделаю это без всякого смысла. Я сделаю это.

– Ну? – торопит меня Эвочка.

Позы, которые мы практикуем, всего две: она сверху – я снизу, а также: она – спиной ко мне, я – сзади. На первый взгляд, иных вариантов быть не может.

– Давай попробуем по-другому, – предлагаю я.

– Как?

Я рассказываю.

– Ну у тебя и фантазия, – восхищается она. – А не свалишься с кровати?

– Ты меня держи.

Соединяем наши усилия.

Ее лодыжка на моем плече ходит ходуном, соскальзывает на культю. «Быстрее, Саврасов, быстрее!» Можно и быстрее. Теперь вся она бьется – как рыбина, выброшенная на берег. Я позволяю себе отключить самоконтроль, я отпускаю себя на небо. Т… т… три!!! Стонем хором.

Алик Егоров смотрит на нас с отвращением…

– Кстати, про любовь, – вспоминаю я «как бы вдруг». – Может, охлаждение твоих отношений с Еленой объясняется тем, что у нее парень появился?

– В каком смысле, – напрягается Эвглена.

– В том смысле, что не простой кавалер, а молодой человек с перспективой. По-моему, девушка думает о замужестве. Поздравляю, бабушкой станешь.

Она взволнована и не думает этого скрывать. Больше того, она пугается.

– Откуда знаешь?

– Елена сама рассказала. Только, пожалуйста, не ссылайся на меня, а то твой отпрыск меня за это…

– Своих источников не выдаю. И что за кавалер?

– Кажется, в школе с ней учится.