Все это делал ради них, жены и сына, а повернулось так, будто я бездарь и тварь, готовая разорить дом, урод, которому семья и вовсе не нужна.

С каждым шагом злость наваливалась с новой силой. Была охота что-то сделать. Бывшая сумела добраться до нутра спустя столько времени. Я уже думал, что забыл ее. Что угасла боль расставания. Рука сжалась в кулак и врезалась в подвернувшуюся цистерну-полуприцеп.

Вот только в удар я вложил, сам того не осознавая, не только крохи человеческих сил, но магический импульс. Водовозка, именуемая в войсках «цэвэшкой», с грохотом кувыркнулась несколько раз по поляне, потеряв колесо, крышку и смяв корпус. По мокрой траве побежал поток воды. Там было не менее полтонны жидкости. Злость словно выключили. Я уставился на устроенный погром.

Из палаток выскочил народ. Но среди всего этого переполоха мои глаза зацепились за взгляд начальника сбора. Он смотрел серьезно и оценивающе. А еще он шевельнул губами, и я скорее угадал, чем услышал: «Теперь их еще надо учить контролировать силу».

За ночь плохое настроение ушло, оставив после себя очередной след в памяти. Из-под одеяла совершенно не хотелось вылезать, тем более что это утро выдалось прохладное, и тихонько тлеющая печка не прогревала палатку.

Не высовываясь, я оглядел свое жилище. Сама палатка меня не интересовала. Я поискал глазами своих иждивенцев.

В первую очередь взгляд наткнулся на стража. Он висел на привычном месте, и диковато было от того, что я не понимал, как с ним поступить. С одной стороны, дух совершенно не мешал, с другой, засевшая внутри него сущность окончательно переварила стандартного фантома. Внешне он так и остался миниатюрным богатырем, а вот изнутри… Рваный ритм дергающегося внутреннего комка, видимого аурным зрением как фиолетовый шар колючего репейника, сменился ровной медленной пульсацией. К этому прибавлялась алая рана, сияние которой билось, как человеческое сердце. Страж висел, прикрыв глаза, но я знал, что он видел все в этой палатке.

Деда не наблюдалось, но от ноутбука под стол уходил провод наушников, и мне почему-то казалось, что он тоже там.

Ольха нежилась на печке в облике кошки. Теперь я знал, что это не единственное ее обличье, и было интересно, кем она еще могла быть.

Оксана лежала на соседней кровати, укрывшись с головой. Ей дышать не нужно, поэтому одеяло оставалось совершенно неподвижным.

Утро в нашем лагере редко начиналось спокойно, вот и сейчас дневальный ходил вдоль палаток и, не заскакивая в них, орал во все горло: «Общий сбор через тридцать минут. Внимание, общий сбор через тридцать минут».

Не хотел я скидывать теплого одеяла, но ничего не поделаешь, придется. Одним рывком раскрылся и соскочил на поролоновый коврик, который всегда клал рядом с кроватью.

«Общий сбор через пятнадцать минут. Внимание, общий сбор через пятнадцать минут», – все ходил и орал дневальный, хотя бы поправку сделал с пятнадцати на десять.

Дернула ухом кошка Ольха, зашевелилась Оксана.

– Огромное желание присоединить этого горлопана к нашему сообществу в виде трупа, причем немого, – проговорила утопленница.

– На полноценное убийство не рассчитываешь? – спросил я.

– Каждый раз, когда смотрю в зеркало, перестаю верить в окончательную смерть, – последовал ответ, – а этот даже в виде призрака будет ходить и орать. Так что труп и без языка, других вариантов не вижу.

Девушка скользнула ногами на пол. Черная длинная ночнушка прикрывала мертвенно-бледное тело. Оксана поддалась уговорам домового и теперь демонстративно придерживалась готического стиля в одежде. Только один раз возмутилась, мол, и так сама на себя не похожа, а тут еще траурной куклой наряжают.