Бойцы приходили в столовую со своими ложками, вилок и чайных ложек не было, как и ножей.

Однажды мы с Женей Майоновым прихватили со склада большую рыбину, надеясь продать или обменять ее при походе в баню. Мы спрятали ее за нарами, но когда мы ушли завтракать, дежурившие в казарме командир отделения – шустрый старший сержант Василий Алексеев и его напарник – рядовой боец (оба мои земляки и соплеменники) обнаружили нашу рыбину. Позднее Алексеев спросил перед строем, чья эта рыба. Мы с Женей испугались и не решились признаться. Земляки забрали её себе. Лишь через несколько дней я разговорился с Алексеевым на родном языке. Алексеев очень сожалел, что я раньше не дал ему знать, что мы земляки и соплеменники, – в этом случае «всё было бы в порядке». Забегая вперед, скажу, что на фронте мне довелось служить с Алексеевым в одной батарее. В полку оказалось много чувашей, и все они были отличными воинами.

У многих тогда в Горьком появились большие проблемы с курением: поскольку папирос нам не давали, пришлось «осваивать» махорку, свёртывая цигарки – самодельные сигареты, используя для этого газетную бумагу, которую тоже было трудно достать. Я научился делать из бумаги не только сигарету, но даже «козью ножку», напоминавшую курительную трубку. Плохо было и со спичками, поэтому мы часто просили прикуривать у соседа от его цигарки. Заядлые курильщики нередко выклянчивали у товарищей окурки, говоря: «Дай докурить!»

До середины декабря 1941 года мы основательнее, чем в Москве, овладели строевой подготовкой и хорошо изучили воинские уставы, включая устав несения караульной службы. Знание этого устава комиссар полка любил проверять лично. Так, однажды морозной ночью, когда я стоял с винтовкой у склада боеприпасов, к нему стали приближаться двое, один из них – хорошо знакомый мне комиссар. Но я всё же громко крикнул: «Стой! Кто идет?» И в ответ услышал: «Комиссар полка!» Однако по уставу этого было недостаточно, поэтому я предупредил: «Стой, стрелять буду!» и сразу вызвал по телефону начальника караула. Тот быстро «уладил» дело, а на следующий день комиссар полка перед строем выразил мне благодарность за «бдительное несение караульной службы».

Но всё же основной целью занятий в полку было изучение зенитных пушек и пулемета. При этом наиболее обстоятельно мы осваивали военно-учетную специальность № 13 – «Артиллеристы зенитной артиллерии малого калибра». Мы обучились обращению с автоматической зенитной пушкой (рис. 2а) образца 1939 года, имевшей калибр 37 (т. е. ствол с внутренним диаметром 37 мм), массу (вес) 2100 кг, длину (в походном положении) 5,5 м и высоту 4, 2 м (в боевом положении при угле наклона ствола 85 градусов).

В подвижном варианте конструкции эта малокалиберная зенитная пушка размещалась на раме, под которой были предусмотрены 4 металлических колеса с пневматической резиновой шиной. Благодаря этому данное орудие легко транспортировалось грузовой автомашиной или другим средством, на которой размещался также боевой (огневой) расчет. Ствол, механизмы его подъема и опускания под углом, а также поворота по горизонтали и другие устройства пушки располагались на круглой платформе, вращаемой первым наводчиком.

Боевой расчет этой пушки (рис. 2б) у нас состоял из 8 человек (орудийных номеров): командира, двух наводчиков (первого и второго номеров), двух прицельных (третьего и четвертого номеров), заряжающего (пятого номера) и двух подносчиков снарядов (шестого и седьмого номеров). Первый и второй номера находились на пушке с двух краев её платформы. Каждый занимал свое «кресло», снабженное двумя штурвалами, вращаемыми вручную. Первый номер, вращая оба штурвала, делал наводку пушки по азимуту, а второй номер таким же образом обеспечивал наводку орудия по углу места цели. У обоих наводчиков имелся оптический прицел. Выстрелы можно было делать как одиночные, так и очередями – автоматически.