Геннадий ушёл за кипятком. Люда кивнула Виктору и раскрыла сканворд. Виктор пребывал в невесомости. Он вынырнул из фантазий и остался один на один с безобразной правдой – на перроне его назовут придурком и лжецом. Да и сам он так проникнулся своим враньём, что вдруг почувствовал себя обманутым и грязным. Кем обманутым, почему грязным? В боксе состояние Виктора называют «грогги» – это когда ты пропустил удар, которого не видел, который как бы из ниоткуда прилетел, ослепил, оглушил, кости из тела выдернул, а в глазах мухи, как от давления, если резко встать, и пол стремится к лицу, и никак не устоять.

Виктор растерянно искал выход из положения и нашёл два: постараться выскочить из поезда быстрее стариков и спастись бегством или сойти, не доезжая до Адлера, ночью, а к морю добраться на такси. За выбором нужного выхода, просмотром фильмов, сном и новым враньём про свою семью, которое он вынужден был множить, чтобы не саморазоблачиться, Виктор провёл остаток путешествия. А на последнем перегоне, за два часа буквально, ему вдруг противно стало выкручиваться. В каком-то смысле Виктор даже захотел огрести по полной, захотел испить чашу возмездия за своё невозможное враньё, потому что… Он и сам не знал. Но если его не разоблачат, нет, если он сам себя не разоблачит, то и сладкий миф из него никуда не денется, а жить с ним Виктор не мог.

Наконец, поезд прибыл в Адлер. За полчаса по вагону прошёл проводник и велел сдавать бельё. Старики аккуратно сложили простынки-наволочки и ушли. Виктор готовил речь. «Простите, меня, я вам соврал. У меня нет семьи. Я – одинокий человек. Нет, я в порядке, просто… Я не знаю, почему всё это вам наговорил. Мне стыдно».

В купе вернулись старики. Поезд сбавил скорость – медленнее, медленнее, медленнее – и остановился. Виктор взял чемодан и вышел в коридор. Следом – Геннадий и Люда. Воздух плыл от жары.

Перрон. Виктор немного отошёл от вагона и повернулся к старикам. Вдруг сбоку налетели, повисли на шее, поцеловали в щёку, Виктор ошарашенно уставился на смутно знакомую женщину. Кто-то обнял его за талию. Виктор посмотрел вниз. Это был мальчик.

Мальчик: Папа, как хорошо, что ты наконец приехал!

Женщина: Витенька! Как же мы соскучились!

Подошли Геннадий и Люда.

Люда: Здравствуйте! Вы, наверное, Женя? Виктор нам много о вас рассказывал.

Женя: Надеюсь, только хорошее?

Женя весело посмотрела на мужа. Он смотрел строго перед собой затуманенными совиными глазами.

Виктор: Это Геннадий и Людмила.

Женя: Приятно познакомиться.

Мальчик: Здравствуйте.

Геннадий наклонился к мальчику.

Геннадий: А тебя как зовут?

Мальчик: Владислав.

Взрослые рассмеялись этой серьёзности.

Геннадий: Владислав! Держи конфетку.

Геннадий угостил Владика растаявшей «Маской». Тот взял её и потянула отца за руку.

Владик: Папа, пойдём уже на море!

Женя деликатно улыбнулась.

Женя: Нам действительно пора. Такси ждёт.

Люда: Хорошего вам отдыха.

Женя: Непременно.

Владик повис на отцовской руке. Женя отобрала у мужа чемодан и покатила. Втроём они пошли по залитому солнцем перрону. Старики провожали их взглядами.

Геннадий: Ох!

Люда: Что такое?

Геннадий: Кукла! Его же дочка должна была встречать, а я сына сделал.

Я, может, из дома вышел ради булочки и смысла жизни, а больше, может, не из-за чего. А может, я вышел, чтобы найти мужика и с ним поговорить. О собаке, футболе, собирательном образе женщины, обозначенном ёмким словом «сука», или о водке, или о бане, где уши трубочкой и на пол охота лечь, но ты не ложишься из чести. Это раньше честь была в доспехах и с мечом, а сейчас она, может, с веником и голая.