Возвращались в Москву в районе половины первого ночи. Автобус был тяжелый, комфортабельный – «мерседес» для сборной. Дорога была песчаная, укатанная. А навстречу – легковушка. Наш водитель хотел съехать чуть на обочину, чтобы уступить ей дорогу. Но по инерции нашу махину снесло с дороги, и ее оттуда уже было не вытащить. Что делать?

Встали прямо напротив какой-то калитки. Маленький домик покосившийся, огонек в окне горит. Выходят две женщины, лет по 35–37. Немножко выпимши уже, но очень добрые. Спрашивают – что случилось? Я объясняю: едем с Истры, федерация футбола, члены МОК… И спрашиваю: «Может, у вас водичка есть?» Так они через несколько минут выходят с подносом. Там бутылка водки чуть-чуть ими же и початая, вода, сыр, колбаска…

Гостеприимство наших людей членов МОК растрогало. Ветераны, правда, из автобуса не вышли, а вот Блаттер и Вальтер Гагг (впоследствии – директор ФИФА по развитию. – Примеч. И.Р.) водочку эту с местными жителями распили. А потом уже приехали микроавтобусы, всех забрали и развезли. Замечательная была история.

Еще более замечательной она становится, когда читаешь книгу Колоскова «В игре и вне игры». Там он рассказывает то, что запамятовал в нашем разговоре:

«Помню, Блаттер тогда спросил:

– Вячеслав, признайтесь, эта остановка и встреча с местными жителями тоже заранее запланированы, как и цыгане на отдыхе?

– Ну что вы! И почему так подумали?

– Эти женщины так любезны, а мужчины так прекрасно разбираются в проблемах футбола. И они так искренне хотят, чтобы Россия стала великой футбольной державой. Если у вас глубинка так переживает за футбол, то, значит, у этого вида спорта в России есть будущее, я верю в это!»

Вот что такое судьба. Кому дано знать – кабы не съехал тогда на обочину автобус, была бы у Блаттера возможность прочувствовать, как в нашей глубинке относятся к футболу? А может, просто с глубинкой повезло?..

– Как вы сдружились с Блаттером? – спрашиваю Колоскова.

– Когда я в 1979 году пришел в исполком, Советскому Союзу по уставу этой организации полагалось одно кресло вице-президента ФИФА. Валентин Гранаткин ушел, я занял его место. Блаттер в то время был техническим директором Международной федерации, отвечал за собственно футбольные вопросы – методологию, технологию. Поскольку я уже в то время был кандидатом наук, то выступал на заседаниях исполкома как раз с позиций профессионального методиста. А советскую футбольную науку в то время в мире очень ценили.

Получилось так, что мы занимались смежными вещами, и прежде чем какие-то вопросы выносить на исполком, «перетирали» их между собой. Кроме того, сошлись и наши увлечения помимо работы. Поскольку заседания исполкома, как правило, продолжались несколько дней, то вечера, как правило, были свободны. Как Блаттер, так и я тогда увлекались теннисом: и для здоровья полезно, и приятно. Так получилось, что мы с ним сразу в паре стали играть, друг в друга поверили. Сошлись у нас характеры для этого, есть в них что-то одинаковое.

Блаттер – очень открытый человек. Общительный, моторный, подвижный. С ним прежде всего нужно быть искренним, это главное. А также – обязательным, поскольку швейцарцы таких очень ценят. Ни в коем случае нельзя выпендриваться, надуваться, как мыльный пузырь. Простым человеком надо быть!

Со временем у нас в теннисе серьезные противники стали появляться, молодые ребята из различных комитетов ФИФА. Но обыграть нас все равно было очень сложно. Так мы 8–10 лет вместе в теннис и играли – пусть и нерегулярно, 2–3 раза в год. В Москве такое случилось, по-моему, только один раз, поскольку приезжал Блаттер всякий раз ненадолго, и программа у него была расписана от и до. Играли мы и в футбол: дважды в год обязательно проводились матчи между исполкомами ФИФА и УЕФА, а также между администрацией и исполкомом ФИФА. Однажды даже Авеланж на место центрфорварда вышел, когда исполком проводил матч против цюрихских банкиров. А Блаттер играет неплохо – видно, что в юности в любительских командах неплох был…