– Не курю. Здоровье берегу, – просипел я, постепенно переходя из стадии «отрицания» сразу к «компромиссу».

Гнев – это мимо. Чего злиться-то? Даже если я сбрендил – это всяко лучше, чем помер. Но я не сбрендил. Я – это я. Здоровее, свежее – определенно. Может – подлечили? Или это, как его… Путешествие души? Тут о чем угодно задумаешься, в такой ситуации!

– Ну, со здоровьем-то теперь у вас проблем нет, – хмыкнула дама. – Я выписку видела. Меня Наталья Кузьминична зовут. Пруткова моя фамилия.

Я фыркнул: Кузьминична, значит. Пруткова. Ну-ну. Но в удостоверение, которое она мне протянула – глянул. Ни бельмеса не понял: убрала она его быстро, но там все было сплошь на латинке, хотя фотка ее имелась. С круглой печатью с этим орлом странным… И фамилия-имя именно эти значились, пусть и на транслите.

– А вы не фыркайте… – Она спрятала удостоверение в карман и снова взялась за планшет. – Вы лучше скажите, как вас зовут, раз уж мы решили начать всё сначала. Я ведь должна понять, в каком состоянии ваш рассудок. В выписке об этом ни слова, психиатр вас не обследовал. Итак, фамилия-имя-отчество?

– Георгий Серафимович Пепеляев, – отчеканил я, потому как терять мне было совершенно нечего.

– Место рождения и род занятий?

– Вышемир, Беларусь. Учитель истории, географии, обществоведения.

Я заметил, как Пруткова слегка поморщилась при упоминании Беларуси, и сделал себе в мозгу зарубку. Похоже, она тоже из тех, кто разводит бурю в стакане: Беларусь, Белоруссия, вот это вот всё. Или есть какая-то другая причина? Но в целом – похоже, всё сошлось. Тут мои имя-отчество тоже принадлежали мне, что бы ни значило это «тут».

– Так… Ладно, учительствовали… Служили-то где?

Служил я после универа именно там, где она и сказала в начале беседы: в 52-м отдельном специализированном поисковом батальоне главного управления идеологической работы Министерства обороны Республики Беларусь. Но почему-то мне казалось, что если я брякну все как есть – получится не очень. Поэтому начал я медленно:

– Отдельный, специализированный…

–…гвардейский его высочества цесаревича Феодора Иоанновича поисковый батальон! – кивнула она. – То есть долговременная память у вас в порядке. Что касается сути операции, во время которой вы, господин Пепеляев, получили контузию – запрос отправим куда следует, нечего об этом в земщине языком трепать. Война недавно отгремела, и каждый из нас исполнял свой долг на своем месте…

А я подавился слюной и кашлял довольно долго. Потому что мне захотелось спросить примерно как тому типу из фильма про Шурика: «Какой-какой матери?» Точней, «Какого-какого Иоанновича?» И «Какой-какой земщине?» И еще много всяких «каких-каких». Но желание это я подавил. Потому что или она сбрендила, или я, или – никто. Просто факты, которыми я располагаю, в нынешних условиях потеряли актуальность. Источники информации утратили доверие. А для настоящего историка это значит что? Надо искать другие источники, а до этого – молчать в тряпочку и не плодить абсурдные теории.

В коридоре в это время послышалась какая-то суета, гул голосов, даже – ругань. В палату влетела Лидочка Горшкова с напуганным лицом и зачастила:

– Там эти… Из юридики! Но им же нельзя! Они же не могут просто так…

Брови Натальи Кузьминичны взлетели на самый лоб, выражая высшую степень изумления и возмущения. Дверь в палату вдруг распахнулась с грохотом, настежь, при этом вторая, меньшая, створка, которая была намертво закреплена и, похоже, открывалась только чтобы вывезти каталку или перенести мебель, саданула о стену с такой же силой, как и первая, широкая. Порыв ветра ударил в окна, окно звякнуло – и на моих глазах на стекле появилась трещина! Точно такая же, как… Как в РНПЦ! На том же самом месте!