Туберкулез не давал забывать о себе. В 21 год Камю уже знал, что болезнь коснулась и левого легкого (до того поражено было лишь правое). За месяц до 25-летия Альбера известили, что из-за болезни он отстранен от участия в конкурсе на замещение вакансии университетского преподавателя. Судьба в который раз корректировала его выбор. Тяжелым ударом стал для молодого человека отказ принять его во французскую армию накануне войны, хотя не исключено, что это сохранило ему жизнь. Единственное, что он мог делать, невзирая на болезнь, это писать. Или умереть. И он писал. Он порой вдохновлялся смертью – знаток танатотерапии Карлос Кастанеда был бы им доволен. Известно, к примеру, какое сильное впечатление на Камю произвело посещение в Праге могилы Франца Кафки. 22-летний Камю наверняка тут же «примерил» на себя возраст известного писателя, умершего от туберкулеза в 40 лет. Не исключено, что он думал: «Осталось уже меньше, чем прожито». После таких «встреч» Альбер Камю приказывал себе сконцентрироваться на творчестве, живя в одиночестве. Такие встречи со смертью заставляли его спешить… Но они – сам Камю, скорее всего, не подозревал об этом – несли уникальный исцеляющий импульс.

В 24 года он издал первый сборник эссеистики. Еще через год была написана пьеса «Калигула», а к 27-летию окончена повесть «Посторонний», в 31 год создан роман «Чума» – этим произведениям дарована долгая и счастливая жизнь и после смерти их автора.

Камю очень спешит – сильные вещи выходят из-под его пера потоком, одна за другой. В Европе бушует война, но творческие порывы заслоняют для него даже это событие – работа над рукописями является спасительным кругом для больной физической оболочки и духовно развивающейся личности. Он непрерывно учится извлекать из тяжелого недуга пользу, находить в активизации творчества противодействие в борьбе с неминуемым приближением смерти. При этом универсальным может считаться опыт Камю в приемах, с помощью которых он вводит себя в состояния творческого транса – то, что принято считать вдохновением.

Наряду с посещением могил известных личностей к чистой практике гений-терапии стоит отнести и периодическое обращение Камю к фотографиям людей, испытавших подобные трагедии. Например, на рабочем столе у писателя всегда находилась фотография Фридриха Ницше накануне смерти – полулежащий, бесконечно больной, с застывшим безумным и все-таки непреклонным взглядом из-под громадных, густых бровей. Постоянно ощущающий дыхание смерти, Альбер Камю как никто другой знал: если бы Ницше не трудился ежедневно, превозмогая боли, он умер бы уже годам к 30–35. «…В тридцать шесть лет я опустился до самого низшего предела своей витальности», – записал Ницше, бросивший профессуру по состоянию здоровья. Камю к профессуре даже не приблизился – тоже по состоянию здоровья. Глядя на портрет, Камю черпал из него энергию, с ним он вел безмолвные беседы. Проникая в образ мышления гения, Камю подражал ему в преодолении немощного состояния. Срок пребывания великих предшественников на Земле наверняка становился для него значимым. Минуло 40 лет – он прошел возраст ухода Кафки. Мелькнуло 44 – он смог оттолкнуться от возраста Ницше (сошедшего с ума – фактически, умершего). Кто мог оказаться следующим? Вероятно, были и другие известные имена, на которые опирался смертельно больной и все такой же неугомонный Альбер Камю. Но возможно, следующим он считал себя самого.

И кроме того, как никто другой, Камю знал, что на самом деле означают слова самого противоречивого из мыслителей цивилизации: «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью». Сам он добровольно проходил именно такой путь.