И Полина Сергеевна, поседевшая и как-то постаревшая в несколько дней, – с тех пор уже всегда встречала с ними Новый год.

И даже когда умерла Настина мама, осталась для нее Полина Сергеевна не просто соседкой – близким человеком, о ком она заботилась и над кем взяла негласную опеку.

И всегда, каждый год – перед тем, как идти к Машке на их традиционную встречу Нового года, – заходила Настя к Полине Сергеевне, заходила на полчасика, чтобы вместе посидеть, выпить по глотку шампанского, сказать хорошие слова в пожелание друг другу.

И сегодня, перед тем, как идти сюда, Настя зашла к Полине Сергеевне. И ее встретил все тот же, годами устоявшийся порядок и чистота. И стол, как всегда, был накрыт на две персоны. И нехитрая эта закуска – салат «оливье», соленые огурчики, которые Полина Сергеевна сама солила, недорогая колбаска, – как всегда, тронули Настю. Она всегда приходила не с пустыми руками – приносила в подарок что-то нужное, что Полина Сергеевна себе на свою пенсию купить не могла, и приносила что-нибудь вкусное – баночку икры, или кусочек семги, или буженинку, которую любила Полина Сергеевна. И уже много раз говорила Настя:

– Полина Сергеевна, вы не хлопочите, я сама все принесу, не утруждайтесь, не нужно, берегите себя…

Но та всегда с улыбкой отвечала:

– Какие хлопоты, Настенька? Чем мне целые дни заниматься – как не хлопотать?.. Отдыхать я на том свете буду…

И добавляла:

– Недолго уже осталось…

И Настю сердили эти разговоры. Потому что любила она ее, Полину Сергеевну. Была она для нее после мамы – единственным родным, близким человеком, как настоящая родная тетя. Но знала она – часто в последнее время у Полины Сергеевны сердце болело, как-то неровно биться оно стало… И уже несколько раз приезжала к ней «скорая». И врачи на Настины расспросы говорили буднично:

– Чего вы хотите – человеку семьдесят лет…

И звучало это «семьдесят лет» – как диагноз, против которого, как говорится, не попрешь. Но Настя надеялась – все будет хорошо, и долго еще Полина Сергеевна будет наведываться к Насте вечерами, чтобы чашку чая выпить. И долго еще будет Настя слышать ее шаги за дверью – медленные, спокойные, когда будет звонить в ее дверь, и голос ее, мягкий, добрый, будет слышать:

– Иду… Иду… Сейчас открою, Настена…

Она часто называла ее так, как мама когда-то любила называть…

За воспоминаниями и мыслями незаметно пролетело время.

Мужчины вернулись. Все опять сели за стол. Утихомиренная Люська все же показно-недовольно дернула плечами, когда Иван ее обнял. Но руку его не сняла. И спустя минуту уже сама приникла к нему.

Бокалы наполнили шампанским. Все оживились в ожидании боя курантов. И, пока били куранты, опять успела Настя загадать – чтобы в этом году встреча их произошла. Чтобы он, ее мужчина, вошел в ее жизнь…

Новогодняя ночь закончилась. И подруги, привычно уже – всегда заканчивались этим их посиделки, – убирали со стола, мыли посуду, разговаривали о жизни, о своем, женском.

Настя, переполненная своими мыслями, сказала с каким-то ожиданием:

– Как здорово, что новый год начался. Здорово, что жизнь вообще на годы разбита. Один год кончается, другой начинается. А то тянулась бы просто жизнь, такая как есть, и тянулась. А так всегда есть надежда, что новый год будет другим. Что-то новое принесет…

– Ой, подруга, какая же ты у нас романтичная барышня, – рассмеялась Лариса. – Во всем ты видишь какие-то надежды, все каких-то перемен ждешь. Ну чего, скажи, нового может появиться в жизни Люськи, например? Дели ее жизнь на годы, не дели, все одно – будут они с Иваном друг друга терзать, скандалы устраивать, нервы друг другу мотать. И так – до скончания века…