Быть может, в ту ночь мы и дотопали бы до какого-нибудь Божьего стожка, но в Тарасовке нам неожиданно попался на глаза указатель «Общежитие текстильного института».

– Вот там мы и заночуем! – радостно воскликнул Малой, для которого любая общага была роднее дома.

Не дожидаясь ответа, он свернул с шоссе и пропал во мраке. Нам ничего не оставалось, как следовать за ним.

Несчастное это общежитие мы искали почти час. Над подмосковным поселком опустилась ночь, спросить дорогу было не у кого, из-за глухих высоких заборов лаяли собаки, в одном месте мы наткнулись на группу поклонников «Спартака» и едва унести от них ноги, и, когда, наконец, дошли до четырехэтажного кирпичного здания на левом берегу речки Клязьмы, время клонилось к полуночи и пускать трех подозрительных мужиков никто не захотел.

Делать было нечего, мы развернулись и пошли, но тут при тусклом свете уличного фонаря на соседнем здании мелькнула вывеска «Женское общежитие». Благодатов прошел мимо, но Малой, вскинув руки, взбежал по лестнице и стал стучаться.

– Да ты в своем уме? – засмеялся я. – Кто нас туда пустит?

– Вот сюда-то и пустят, – ответил он и оказался прав. Минут через пять из полумрака вестибюля показалась заспанная деваха.

– Вы к кому, ребята?

– Нам бы, сестрица, переночевать. Странники мы, – молвил Хо.

– Кто-кто?

– Дождь на улице, впусти нас, добрая женщина.

– Ну заходите, – ухмыльнулась она.

– Спаси тя Христос, – сказал он, картинно поклонившись, и торжествующе обратился к нам:

– Пойдемте, братове.

Мы вошли, прислонив свои палки к двери, и направились к дивану в углу, где стояла большая кадка с развесистой финиковой пальмой. Девица снова засмеялась и ушла, и мы расположились на диване, повесили мокрые куртки, разулись и блаженно растянулись. И впрямь можно было подумать, что этот диван под пальмой послал нам добрый ангел.

Однако ж, видать, черт тоже не дремал, и тут подоспела другая дамочка, лет тридцати пяти, весьма плотного телосложения, с крупными чертами лица и рысистыми глазами. Оказалось, что это была весьма некстати проснувшаяся комендантша.

– Вы кто такие? – налетела она.

– Богомольцы мы, калики перехожие, – пробормотал Хо со своей дурацкой улыбочкой, но на комендантшу его слова не подействовали.

– Здесь вам, молодые люди, не проходной двор, – отчеканила она, – а потому, извольте выйти вон.

В холле было тепло, на улице выл ветер, на нас не было сухого места, и я запоздало подумал, что теперь уже и последняя электричка в Москву ушла.

– Грех на душу, – сказал Хо замогильным голосом. – Божьих людей обижать – беды не оберешься.

– Вон, я сказала! – повторила женщина истерически.

– Пойдемте, – поднялся Благодатов решительно, – простите нас.

Бог его знает, но, видно, было в нашем общем друге некое свойство, подобное тем, что защищало отцов-пустынников и лесных отшельников от диких зверей, превращая львов и медведей в саму кротость.

Едва Благодатов выступил из тени и заговорил, суровый лик комендантши смягчился, просветлел, голос у нее дрогнул, и она неуверенно произнесла:

– Впрочем, если… А документы у вас какие-нибудь есть?

Документ был у Благодатова. Она благоговейно взяла его паспорт, пролистала, посмотрела прописку и графу семейное положение, положила паспорт к себе в карман и приветливо пропела:

– А что ж вы здесь-то? Здесь и неудобно. Давайте я вас в комнату какую отведу.

По дороге нам попадались девицы в халатах с распахивающимися полами и распущенными волосами, они с удивлением провожали нашу маленькую группу, глупо хихикали и отпускали шуточки – словом, обстановка для богомолья была самая что ни на есть подходящая. Благодатов не знал, куда девать глаза, а Хо, наоборот, оживился, подмигивал девицам и шепотом говорил мне, что в этом раскладе есть нечто феллиниевское.