Я бы и не кричала. Разве что посмеялась от нелепости, в которую угодила. Не пыталась сбежать, а всё же ухитрилась. Но прежде, чем моё бездыханное тело навсегда замерло среди гор и покрылось снегом, его пронзила настоящая боль.

В горах холодно? О нет, жарко! Пламя вспыхнуло на спине и пробежалось до кончиков пальцев. Сначала оно было ласковым, но лишь сначала. Почти сразу огонь добрался до костей и взорвался невыносимой болью. О том, что разнёсшийся в тишине вопль был моим, я догадалась много позже.

А потом боль исчезла. Так же быстро, как и возникла. Вместо неё пришёл голос. Низкий, с насмешливыми нотками.

- Идиотка!

Его руки были горячими, как и тогда, когда скользили по моим бёдрам. И, хоть Ветер был почти болезненно худ, держали крепко. Так крепко, что я впервые осознала: не выпустит, как бы я не умоляла. Возможно, разбиться и правда было бы лучшим выходом…

- Дура! – гаркнул Ветер, с трудом сдерживаясь, чтобы не подкрепить слова оплеухой. – Хотела сдохнуть, попросила бы меня – я б тебя сам с удовольствием придушил!

Я уже не падала. Теперь я летела. Летела не так, как утром, когда господин Ветер волок невесту будто ненужный тягостный груз. Теперь он прижимал меня к груди, как великую ценность, хотя наверняка делал это случайно. Я летела с Ветром, была его частью и лишь теперь, познав разницу между падением и полётом, воистину поняла, насколько далёк господин от нас, от тех, кто не способен вознестись к облакам.

Уши закладывало от холода и скорости, но от его тела было тепло. Хотелось прильнуть сильнее, чтобы согреться, и лишь память о испепеляющем жаре, сбегающем вдоль позвоночника, останавливала.

Ветер снова принёс меня на террасу, увитую зелёными плетьми. Поставил и поинтересовался:

- Хотела меня убить?

- Тебя?! – ахнула я.

Не отвечая, он направился в спальню, на ходу стаскивая рубашку через голову и стараясь, чтобы ткань не касалась спины.

Нет, не худой. Скорее, поджарый, сухой, как охотничий пёс, с каждой мышцей, просматривающейся под смуглой кожей… Я залюбовалась и не сразу заметила главное – метку жениха, перечеркнувшую спину Ветра так же, как моя собственная. И тогда до меня дошло, как же сильно она обжигает.

Свадебная метка прекрасна, если не знать, кем она оставлена. Золотистый рисунок, распускающийся изящными перьями, обвивающий тела жениха и невесты, как лоза – колонны. Чем ближе срок свадьбы, тем крупнее разрастается лоза, тем живее перья. Кажется, шевельнись – и они затрепещут, будто настоящие.

Но теперь метка Ветра, протянувшаяся от запястья к запястью через хребет, не была золотой. Она полыхала красным, как раскалённый уголь, и, я знала, жжётся не меньше. Знала потому, что моя пекла точно так же.

- Раздевайся! – приказал господин, не глядя на меня и роясь в ящиках стола.

Я попятилась.

- Нетушки…

- Что сказала?

- Нет! – повторила я твёрже и в отчаянии замотала головой: - Нет-нет-нет!

- Ты не в том положении, чтобы спорить! – отрезал жених, наступая.

Ох, как же он был страшен! Если каждая невеста брачной ночью видит своего суженого таким, немудрено, что краснеет при вопросах о произошедшем.

- Не трогай! – взвизгнула я, пытаясь забраться на перила, но Ветер поймал моё предплечье, сдёрнул вниз и поволок к кровати.

- Сумасшедшая… Как, думаешь, Ветер находит своих невест? Едва обручённые разлучаются, метка раскаляется! Она нас обоих чуть не угробила! Ты нас чуть не угробила! Да прекрати кусаться! Ай!

А кусалась я знатно! Кусалась, царапалась, сопротивлялась что есть мочи!

- Пусти! Не смей!

Но он был сильнее. Швырнул лицом вниз, придавил коленом в пояснице и рванул платье с плеч. Раздался треск ткани, одежда поползла вниз, я задёргалась, пытаясь удержать её, но твёрдая рука стиснула шею сзади, вдавливая в измятые подушки.