Инверсии

Манипуляторы владеют невероятно мощными механизмами проекции[2]. Они поделятся с вами своими намерениями, а потом, обокрав вас, назовут вас вором; назовут вас лжецом, обманув вас; манипулятором… Эти механизмы проекции нужны для создания инверсий данных. Это настоящие иллюзионисты и фокусники. Вот как манипуляторам удается требовать и добиваться своего, при этом вы будете думать, что проситель – это вы, а они благородно исполняют ваши желания. Именно таким образом одна манипуляторша доводила мужа своим желанием родить ребенка и, в конце концов, нагло заявила: «Если ты сейчас не согласишься завести ребенка, потом я не захочу: так тебе будет и надо».

Это чрезвычайно типичным пример инверсии того, кто просит, на другого человека. Приведу еще более поразительный пример инверсии. Несколько лет назад я помогла одной женщине выйти из-под психологического давления мужа, большого манипулятора. Когда она стала приходить ко мне на сеансы, инверсия доходила до того, что когда муж хотел наказать ее за неповиновение (а манипуляторы часто испытывают желание наказать), он не разрешал ей подавать себе кофе, а она сильно из-за этого горевала. Представляете себе, каков там был уровень путаницы? Подавать кофе – это честь и исключительное право! К счастью, потом она сумела от души посмеяться над этой нелепостью.

Стокгольмский синдром

Такая инверсия, такая путаница может привести к «Стокгольмскому синдрому». Этот ментальный механизм был открыт по другому поводу: захвату заложников.

 23 августа 1973 года бежавший из тюрьмы Ян Эрик Уллсон пытался ограбить стокгольмское отделение банка “Credit Suedois”. Когда приехала полиция, он засел в банке, взяв в заложники четверых служащих. Он потребовал освобождения из тюрьмы своего подельника Кларка Уллофсона, которого ему немедленно доставили. Шесть дней длились переговоры, закончившиеся выдачей заложников. Удивительно, но последние выступили посредниками между своими похитителями и стражами порядка. Ко всеобщему удивлению, заложники превратились в яростных защитников захватчиков. Это выразилось еще и в том, что позже заложники отказались свидетельствовать против обвиняемых, высказывались в их защиту, ходили к ним на свидание в тюрьму. Одна из жертв даже вышла замуж за Яна Эрика Уллсона.


Как можно объяснить такое позитивное отношение к опасным преступникам? Ну, можно предположить, что оторванные от мира, да еще находясь в шоке из-за похищения, заложники постепенно начинают испытывать к своим похитителям доверие, а потом и благодарность за то, что им сохранили жизнь. Все это смахивает на промывку мозгов, причем с потерей всякого критического видения проблемы. Жан де Лафонтен еще триста лет назад говорил: «Кто сильнее, тот и прав», и именно так можно резюмировать стокгольмский синдром. Точно так же жертва, попавшая в экстремальное состояние, то есть подпавшая под манипулирование, как бы естественно проникается логикой своего агрессора. Она проникается его критериями и в конце концов начинает думать как он. Вот почему в многочисленных случаях жестокого обращения можно заметить парадоксальный механизм стокгольмского синдрома. Поразительно видеть, как жертва унизительного обращения (испытывающая побои женщина или ребенок) принимает порочную логику своего мучителя и становится горячим его защитником. С тех пор, как был выявлен так называемый стокгольмским синдром, он был отмечен в многочисленных случаях похищения людей: как в политических целях, так и с целью выкупа.

Сценарий всегда приблизительно одинаков, хотя бывают некоторые вариации: примером могут служить случаи заложников, взятых в плен во время второй войны в Ираке. Когда их освобождали, они говорили нечто довольно странное: «Принимали нас по-спартански», или: «Наши захватчики все время заботились о нашей безопасности», или даже: «Они любезно одолжили нам гель для душа, чтобы при освобождении мы хорошо выглядели». К счастью, как правило, этот синдром исчезает уже через несколько недель после освобождения. Благодаря методу «психологического разбора» бывшие заложники отрешаются от своих прежних мыслей и используют более подходящие слова. Они уже говорят не «нас принимали…», а «нас держали…», а прилагательное «спартанские» заменяется на «нечеловеческие». Если бы похитители действительно заботились о безопасности жертв, они бы выпустили их на свободу. Да и нет никакой «любезности» в том, чтобы «одолжить» гель для душа людям, которым в течение недель отказывалось в праве помыться. Конечно, ужасно оказаться в таких обстоятельствах, даже вспоминать о них страшно. Вот почему жертвы так настойчиво присоединяются к суждениям своих похитителей. А еще бывает, что бывший заложник положительно воспринимает преступление, жертвой которого оказался, более того, нередко он начинает критически относиться к обществу в целом. Таким образом, стокгольмский синдром может глубоко переменить жизнь жертвы и надолго, если не навсегда, изменить ее личность, систему ценностей и моральные убеждения.