Эйвери была возмущена этой навязанной ей проблемой, как будто мало на нее обрушилось и без того, чтобы еще беспокоиться о безопасности какого-то кандидата в сенаторы.

Двигаться она не могла, но внутри ее все кипело от негодования. Нахлынувшие эмоции ее изматывали. И с этой новой проблемой отказывалось совладать ее сознание, на периферии которого все еще была пустота. Она пыталась бороться, но в конце концов уступила и снова впала в спасительное беспамятство.

– Меня ее реакция нисколько не удивляет. С жертвами несчастных случаев это часто бывает. – Доктор Сойер, светило пластической хирургии, невозмутимо улыбнулся. – Попробуйте себе представить, что чувствовали бы вы, если бы ваше красивое лицо оказалось изуродованным.

– Благодарю за комплимент, – ответил Тейт холодно.

В тот момент ему хотелось съездить самодовольному хирургу по холеной физиономии. Пусть у него безупречная репутация, зато в жилах, похоже, течет не кровь, а ледяная вода.

В его активе были пластические операции, сделанные нескольким знаменитостям штата, включая молодых актрис, у которых было денег не меньше, чем тщеславия, городских начальников, которые хотели обмануть природу и остановить естественный процесс старения, манекенщиц и телезвезд. Хотя в его квалификации сомневаться не приходилось, Тейту крайне не понравилась самоуверенность, с какой он отмел все опасения Кэрол.

– Я просто попробовал поставить себя на место Кэрол, – сказал он. – Мне кажется, что, учитывая все обстоятельства, она держится молодцом – даже лучше, чем я мог от нее ожидать.

– Ты сам себе противоречишь, Тейт, – заметил Нельсон. Он сидел рядом с Зи на диванчике в комнате для посетителей реанимационного отделения. – Ты только что сказал доктору Сойеру, что она расстроилась, когда услышала о предстоящей операции.

– Я понимаю, что это звучит нелогично. Я только хотел сказать, что она очень мужественно восприняла информацию о Мэнди и о самой катастрофе. Но стоило мне заговорить с ней о том, что ей будут делать пластическую операцию, как она расплакалась. Господи, – сказал он, проводя рукой по волосам, – вы себе представить не можете, какой у нее жалкий вид, когда она начинает плакать этим единственным глазом. Это как кадр из «Сумеречной зоны»[2].

– Ваша жена, мистер Ратледж, была красивой женщиной, – сказал врач. – Ее пугает, что у нее изуродовано лицо. Естественно, она страшится того, что на всю жизнь останется изувеченной. И я считаю своим долгом убедить ее, что ее лицо может быть восстановлено, а в чем-то даже усовершенствовано. – Сойер сделал паузу, чтобы обвести всех взглядом. – Я чувствую, что вы сами сомневаетесь в моих возможностях. Это совершенно недопустимо. Я жду от вас поддержки и неколебимой уверенности в успехе операции.

– Если бы я сомневался, вас бы сейчас здесь не было, – резко возразил Тейт. – У меня нет сомнения в вашей квалификации, вот только сострадания вам недостает.

– Я предпочитаю поберечь свое сострадание для больных. У меня нет времени и сил вешать лапшу на уши их близким, мистер Ратледж. Это удел политиков. Вроде вас.

Они смерили друг друга взглядами. Наконец Тейт улыбнулся, затем суховато рассмеялся:

– Я тоже никому не вешаю лапшу на уши, доктор Сойер. Вы нам нужны, и поэтому вы здесь. И вы – самый самодовольный сукин сын из всех, кого я знаю. Но, по всеобщему мнению, вы – лучший. Поэтому я намерен с вами сотрудничать, чтобы вернуть Кэрол нормальный облик.

– Вот и отлично, – ответил хирург, нисколько не затронутый оскорблением, – тогда пойдемте побеседуем с больной.