— Вот теперь всё. Теперь ни ты мне, ни я тебе не должен. Разбежались и забыли. А по поводу своей крыши, которая меня якобы нагнёт, если я не верну бабки — фуфли кому-нибудь другому. Если они узнают, что ты в их заведении подставы с наркотой разыгрываешь — в своём же дерьме захлебнёшься, Шпик. Примерно вот так! — и, жёстким пинком колена подтолкнув вперёд, ткнул его окровавленную рожу в кучу говна.

Уходил тихо и быстро, но на крыльце столкнулся вдруг с одним из его гопников. И ведь замер-то всего на мгновенье, но и этого оказалось достаточно, чтобы словить выкидуху со спины. Вот такой дешёвый залёт, сука...

***   ***   ***

За ужином отец был хмур и погружён в себя. Его даже Тёмушка не трогал. Оксана бросала на Маринку короткие, внимательные взгляды и от этого было не по себе.

— Ну вот, пожалуйста! — неожиданно рявкнул отец. — Это что, ногти подростка? Это когти, которые нужно приравнять к холодному оружию!

Маринка аж спину выпрямила и невольно поджала пальцы в кулачки.

— Андрюш, ну это модно, все девчонки сейчас так ходят, — вступилась Оксана. — Ещё и подлинше носят, так что...

— Угу, — кивнул отец, — а некоторые вдоль трассы по ночам стоят, что ж теперь и нашей не постоять, да?

— Ну ты уже прям перегибаешь. Причём здесь панель? Тёмушка, не балуйся с хлебушком!

— Не-е-е балуся с хлебушком! Не-е-е балуйся! — тут же, почувствовав внимание, загалдел  брат.

— Да при том! Всё это одно к одному. Сначала ногти, потом юбка под самые потроха, потом по ночным клубам шляется, а там и до панели рукой подать!

Маринка почувствовала, что краснеет.

— У тебя что-то случилась? — Оксана положила руку ему на затылок, слегка помассировала, и озабоченная хмурая броня отца буквально на глазах стала таять, превращаясь в обычную смертельную усталость. Как она это делает — загадка, но только в её руках отец позволяет себе подобное.

— Олег в больнице с сотрясом. Рожа вся расцарапана, чуть глаза не лишился. Шмонали сегодня ночью гадюшник этот, «Удачу», по звонку о наркоте. И там потаскуха какая-то пыталась через окно свалить, он её взял, а она ему в рожу вцепилась. Наверняка вот с такими же точно когтями! — ткнул в Маринку, и она тут же опустила взгляд в стол. — Потом на помощь ей подоспел какой-то чмырь, с замотанной башкой, сразу понятно, бывалый. Сцепились с ним влёжку, а эта сучка Олежке бутылкой по башке — прям по старому пролому. И готов сразу.

— Ох, — ужаснулась Оксана, — а как он сейчас?

—  В стабильном тяжёлом, но меня пустили поговорить. Ни хрена не помнит ни лиц, ни примет, только что баба молодая, совсем ссыкуха, в коротком платье, с длинными волосами. На каблучищах. Ну то есть, классическая клубная блядь.

— Это какой Олег? — хрипнула Маринка. — Крёстный?

— А какой же ещё?

Маринка посидела ещё немного, прибитая, и встала.

— Спасибо. Я пойду, можно?

Отец кивнул.

— Тёмушку забери, — попросила Оксана, провожая её внимательным взглядом.

В комнате первым делом коротко срезала ногти. Тёмка всё трогал её за плечо, монотонно прося поиграть, а она старалась абстрагироваться и не раздражаться. Для аутистов сам процесс повторения одного и того же — уже увлекательное занятие, можно не заморачиваться и просто приглядывать, чтобы никуда случайно не влез, но Маринка обычно и этого долго не выдерживала. И папа тоже. И даже мама, которая однажды, как видно, смертельно устав, выпросила у отца недельку одиночного отдыха на Чёрном море, и так оттуда и не вернулась, променяв проблемную семью с мужем ментом, за копейки ходящим под пулями, шестилетней капризной дочерью и трёхлетним доставучим сыном-аутистом на какого-то толи турка, толи армянина.