– Они хотят, чтобы во всем мире была демократия.

– А зачем им, чтобы во всем мире была демократия? – не унимался работяга.

– Глупый вопрос! – пожал плечами журналист.

– Не глупый.

– Да что ж ты, дядя, такой бестолковый! – взорвался Джедай, с возмущением слушавший этот диалог.

– А вот ты, толковый, скажи мне: когда во всем мире демократия победит, кто главным будет?

– Никто!

– Не бывает так, – возразил работяга.

– Да пошел ты…

– Нет, погодите, надо человеку все объяснить! – заволновался журналист. – Вы хоть понимаете, что будет, если победит ГКЧП?

– Что?

– Прежде всего не будет свободы слова. Вам ведь нужна свобода слова?

– Мне? На хрена? Я и так все прямо в лицо говорю. И начальнику цеха тоже…

– А на партсобрании вы тоже говорите то, что думаете?

– Я беспартийный…

– Так чего же ты сюда приперся? – снова взорвался Джедай.

– Надоел этот балабол меченый со своей Райкой! Порядок нужен, – угрюмо сказал работяга. – Порядок!

– Это какой же порядок? Как при Сталине? – взвился журналист.

– Как при Сталине. Только помягче…

– Да ты… Ты знаешь, что возле американского посольства наших ребят постреляли? Знаешь? Ты хочешь, чтобы всех нас к стенке?!

– Ничего я не хочу. А ребятам вашим не надо было БМП поджигать. Вот вы в каких войсках служили?

– Я в этой армии не служил и служить не собираюсь! – гордо объявил журналист.

– Понятно.

– Я служил. В десанте, – ответил Джедай. – Ну и что?

– Я – в артиллерии, – сообщил на всякий случай Башмаков.

– А я танкист, – сказал работяга. – И когда у тебя броня горит, ты от страха в маму родную стрельнешь!

– Вот я и чувствую, что ты в маму родную готов стрелять ради порядка! – с каким-то непонятным удовлетворением объявил журналист.

– А ты маму родную заживо сожрешь за свою хренову свободу слова! – скрипучим голосом ответил работяга.

– А вот за это ты сейчас… – Журналист поднялся с ящика, расправляя девичьи плечи и взглядом ища поддержки у Джедая.

– Э, мужики! – вступился Башмаков. – Кончайте, мужики!

Но драки не получилось. Взлетела, ослепительно осыпаясь, красная ракета, запрыгали, упираясь в низко нависшие тучи, белые полосы прожекторов. Усиленный мегафоном голос потребовал, чтобы все отошли на пятьдесят метров из сектора обстрела. Появился инструктор в камуфляже. Он собирал бывших десантников и тех, кто говорит по-азербайджански.

– А почему по-азербайджански?

– Азеров на штурм погонят. Чуркам ведь все равно, кого резать.

– Да здравствует Россия! – громко крикнул журналист.

– Ну, началось! – радостно объявил Джедай.

Он развернул ветошь и протянул Башмакову пожарный топорик. Олег Трудович взял его в руки и внутренне содрогнулся от того, что топорик был весь красный, будто в крови. Он, конечно, тут же вспомнил, что на пожарном щите все инструменты, даже ведро, выкрашены в красный цвет, но все равно не мог отделаться от тошнотворной неприязни к топорику.

Через несколько минут дали отбой.

Журналист и работяга после всей этой предштурмовой суеты к костру больше не вернулись. Зато возник чахлый юноша с исступленным взором. Он стал жаловаться, что его не взяли в группу переводчиков. А зря! Ведь он в минуты особого вдохновения, выходя мысленно в мировое информационное пространство, может говорить на любом земном языке и даже на некоторых космических наречиях.

– А сейчас можешь? – спросил, заинтересовавшись, Джедай.

– Могу.

– Скажи что-нибудь!

Чахлый выдал несколько странных звуков – что-то среднее между тирольской руладой и русской частушкой.

– И где же так говорят?

– Если бы сегодня было звездное небо, я бы показал! – вздохнул юноша.