Солёные, жгучие слёзы медленно заполняют плавательные очки, чтобы водопадом прокатиться по морщинистым щекам. Хочется сжаться в комочек, обнять себя, спрятаться от мира и спросить «почему». Почему столько лет она потратила, чтобы мама улыбалась? Мама улыбалась, а Людмила каждую ночь рыдала в подушку. Мама улыбалась, а Людмила Павловна выдавливала улыбку в бухгалтерии. Мамы давно нет, а Людмила Павловна вновь вытирает слёзы, поливает ими иссохшее поле мечтаний и желаний.

Слёзы текут каждый раз, когда она ныряет. Плыть совершенно невозможно – она врезается в канат, в бортики, в людей. Слёзы заканчиваются только тогда, когда Людмила Павловна приходит в бассейн каждый день – так у неё не остаётся сил, чтобы плакать.

Утром – к открытию, вечером – за два часа до закрытия. Вот новый план жизни Людмилы Павловны. Плыть, плыть, плыть. Грести, грести, грести. Тысяча метров, две, три. Брасс, кроль, на спине и даже баттерфляй – всё становится ей подвластно в воде. Заявка на «Золотую рыбку» отправляется в последний день. Жажда вновь услышать своё имя, заветное «на старт, внимание» и короткий, но острый как бритва свисток становится одержимостью.

Ютуб, рутуб, тренер – её помощники на пути к победе. Кафе «Жизнь», Молли и Бекс – её свободное время. Вся жизнь подчиняется одной цели – выступить и победить. Телефон складывает пропущенные сообщения и звонки в трёхзначные цифры – некогда. Друзья беспокоятся, волнуются и просят найти для них время. Раньше Людмила Павловна звонила сама, приглашала на чай, предлагала пройтись по парку.

«Занята».

«Не могу».

«У меня тренировка».

Недовязанный носок покрывается пылью, купальник истирается, лишний вес тает. Яркая шапочка, фиолетовая полоса на чёрной ткани, широкие очки, акулья улыбочка продавца. Вдох, гребок, гребок, выдох, гребок, вдох. День за днём, месяц за месяцем ближе к решающей схватке. Плыть, плыть, плыть.

Спустя три кружки пряного горячего шоколада с чилийским перцем и две тарелки нежнейших чуррос Андрес так и не написал ни строчки. Он уже выучил наизусть вопросы анкеты, отколупал короткостриженым ногтем каждый кусочек застывшей глины на джинсах, десять раз смял и расправил несчастный листок бумаги.

– Не знаешь, какой ответ вписать? – скрипучий голос застаёт Андреса врасплох, заставляет подпрыгнуть.

Молли чудом не опрокидывает горячий напиток на него.

– Знаю, но не хочу, – честно признаётся Андрес, разглядывая пузатую зелёную кружку с отбитым кусочком глазури. Отпивает, исследует руками каждый изгиб и выемку, словно пытаясь вспомнить те неумелые руки, создавшие кривое чудовище. Чудовище, которое тётушка Молли даже не разрешает заменить новым творением.

– Разве можно решать, кем хочешь стать в семнадцать лет? Это же на всю жизнь! Конечно, все решают, и я решу, но… – Андрес беспомощно взмахивает руками, не зная, как выразить мысль.

– А кто сказал, что ты должен решать раз и на всю жизнь? – Молли глядит с удивлением, непониманием, будто впервые слышит подобную глупость.

Андрес замирает на несколько мгновений, а затем снова сминает бумажку в руках:

– Нет, тётушка Молли, с моим отцом вы выбираете один раз и навсегда.

– В таком случае выбирай то, о чём никогда не пожалеешь. – Молли с мягкой улыбкой забирает давно опустевшие кружки и, шаркая галошами, уходит обратно за барную стойку. Тёмно-алое платье, надетое старушкой утром, подчёркивает желтизну её кожи.

– О чём не пожалеешь?.. – Андрес вздыхает, отодвигая от себя чуррос. – Да я уже жалею, что вообще родился на свет.