Кандауров и Белов сидели в пустой комнате зав кафедрой филфака университета. Новоиспечённый аспирант сам лишь весною окончил этот факультет. По записям в журнале Викентий Владимирович знал, что Климова ценила этого парня, считала его литературно одарённым и перспективным. Он спросил:

– И как, Олег, оценили вашу повесть ребята и руководитель?

Белов грустно улыбнулся, вспоминая:

– Коллеги, как всегда, от восторга до разведения руками. Много толковых, объективных замечаний было, это я люблю, для того и читаем друг другу свои опусы. Вот только нашего заглавного критика – Дубровина – на занятии не было, жаль. Уж он бы разобрал мою повесть по косточкам. Дотошный мужик, эрудированный. А Лариса Алексеевна очень меня похвалила. Сказала… – Олег замялся, застеснялся, что ли? – что я превзошёл её ожидания. Вообщем, даже почти не делала замечаний. А ведь она у нас такой требовательной была, графоманства в литературе не выносила. Один такой «поэт», приходивший к нам несколько раз на занятия, писал на неё даже жалобы в Союз писателей. Климова, мол, из личной зависти затирает таланты, а из реакционных чувств не даёт ходу его стихам, воспевающим нашу новую жизнь. Старый маразматик!

– И что, – спросил заинтересованно майор, – отреагировали на эту жалобу?

Парень иронически сморщил переносицу:

– Он жаловался в нашу городскую организацию. А там Ларису Алексеевну знают, ей стоило лишь показать его вирши, и всё стало ясно. Он, правда, пригрозил, что напишет в столицу. Да в большом Союзе до таких жалобщиков дела нет.

Кандауров отметил, что Белов очень по-свойски назвал писательскую организацию страны. Подумал: «Наверное считает, что его вступление в «большой Союз» не за горами». И, подтверждая его мысли, Олег тут же сказал:

– Лариса Алексеевна ещё до чтения последней повести говорила мне, что я мог бы уже составить небольшой сборник прозы. И сама посылала мои рассказы со своими рекомендациями в журналы. Два были напечатаны: в нашем городском журнале и одном столичном. – Голос у парня дрогнул. – А в ту субботу, когда уже расходились, она сказала: «Всё, Олег, садись за работу, готовь рукопись, будем пробиваться в издательство…»

Олег прикрыл глаза рукой, помолчал. Потом сказал тоскливо:

– Как всё совпало: и Анатолия Васильевича не было, и Тимоша куда-то торопился!

Кандауров не понял, и Белов пояснил:

– Ларису Алексеевну обычно провожают домой после занятия или Дубровин – он там недалеко живёт, или Тима Романов, наш студиец.

– Молодой парень? – спросил майор, вспомнив названную фамилию. Он обратил на неё внимание, ещё просматривая список: везде пунктуально были указаны и место работы, и должность, и только против фамилии Романова – лишь один домашний адрес. Олег пожал плечами:

– Мой ровесник. Верный паж Ларисы Алексеевны. Всегда просто рвался её сопровождать. А именно в этот раз – и не смог! Даже ушёл раньше – мы ещё час, наверное, сидели.

В голосе молодого человека Викентий Владимирович уловил нечто… Удивление? Сомнение? Намёк? Он не стал сейчас разбираться, но в памяти сделал зарубочку. Просто спросил ещё о Романове:

– Он где работает?

Олег опять пожал плечами, чуть покривил губы:

– Он у нас вроде на творческих хлебах. Чистым искусством зарабатывать хочет. Темпераментная натура. Думаете, фамилия у него от дворянских кровей? От цыганских.

В дверь кабинета стали заглядывать. Сначала молодая преподавательница шагнула, было, но, извинившись, притворила дверь. Потом просунулась лохматая голова студента. Кандауров подумал: пора закругляться.