Как-то вечером на Адама напала разъедающая душу тоска по тесным солдатским казармам и походным палаткам, и вдруг возникло непреодолимое желание окунуться в самую гущу толпы, не важно какой, лишь бы почувствовать человеческое тепло. Первым, подвернувшимся по дороге людным местом оказался маленький, битком набитый прокуренный бар. С радостным облегчением он угнездился в людской гуще, словно кошка, высмотревшая укромный уголок в поленнице. Адам заказал виски и принялся неторопливо отхлебывать из стакана, чувствуя, как по телу расползается приятная теплота. Он никого не видел и не слушал чужих разговоров, а просто наслаждался близостью людей.

Было уже совсем поздно, посетители бара начали расходиться, и Адам с ужасом подумал о моменте, когда придется вернуться домой. Вскоре он остался один в компании бармена, который яростно протирал стойку из красного дерева, всем своим видом давая понять, что пора уходить.

– Налей-ка еще одну, – обратился он к бармену.

Бармен выставил на стойку бутылку, и Адам только сейчас заметил ярко-красное пятно у него на лбу.

– Я нездешний, – признался Адам.

– На водопадах большинство посетителей приезжие, – ответил бармен.

– Я служил в армии, в кавалерии.

– Вон оно что! – откликнулся бармен, не желая поддерживать разговор.

Адам вдруг почувствовал непреодолимое желание поразить этого человека, прорваться сквозь стену безразличия.

– Воевал с индейцами, – продолжил он свой рассказ. – Вот были времена!

Бармен не произнес в ответ ни слова.

– У моего брата тоже отметина на голове.

Бармен потер рукой красную метку:

– Она у меня с рождения, и с каждым годом становится все больше. Твой брат тоже с ней родился?

– Нет, случайно поранился. Он мне об этом написал.

– Обратил внимание, что моя отметина похожа на кошку?

– И правда похожа.

– Вот ко мне с детства и прилипла кличка Кот. Говорят, матушку напугала кошка, когда она меня носила.

– А я еду домой. Давно там не был. Выпьешь со мной?

– Спасибо. А где ты остановился?

– В пансионате миссис Мэй.

– Как же, знаю. Говорят, она потчует постояльцев супом, чтобы меньше мяса съели.

– Да, в любом ремесле есть свои тонкости, – задумчиво протянул Адам.

– Вот именно. В моем деле тоже немало премудростей.

– Истинная правда, – согласился Адам.

– Жаль только, главной премудрости я не знаю.

– И что же это?

– Да как выпроводить тебя домой и закрыть бар.

Адам молча уставился на бармена.

– Шучу, – попытался исправить неловкость бармен.

– Пожалуй, отправлюсь поутру домой, – сообщил Адам. – То есть вернусь в свой дом.

– Что ж, желаю удачи, – откликнулся бармен.

Ускоряя шаг, Адам брел по темному городу, будто хотел убежать от преследующего по пятам одиночества. Под угрожающий скрип ступеней он поднялся на просевшее крыльцо пансиона. В прихожей тускло светила керосиновая лампа. Кто-то предусмотрительно прикрутил фитиль, и огонек дрожал как при последнем издыхании.

В дверях комнаты застыла фигура хозяйки. Тень от ее носа падала на кончик подбородка, а холодные, словно на портрете, глаза следили за каждым его движением. Миссис Мэй принюхивалась к запаху виски, исходившему от постояльца.

– Доброй ночи, – пробормотал Адам, но хозяйка не ответила на приветствие.

На площадке верхнего этажа он оглянулся. Миссис Мэй стояла, подняв голову, и тень от носа уже падала на шею, а зрачков совсем не было видно.

В комнате Адама пахло многолетней пылью, которая неоднократно намокала, а потом снова высыхала. Он вынул коробок, чиркнул спичкой и зажег огрызок свечи в черном лакированном подсвечнике. Огонек осветил провисшую, как гамак, кровать, покрытую грязным лоскутным стеганым одеялом, по краям которого вылезли клочья ваты.