Впору пожалеть бедолагу. Столько неприятностей разом на него свалилось! Помощница без вести пропала, пыль копится, мозг несчастного черта взрывается, кофе он сварить себе сам не может… Армагеддон. Катастрофа. Конец света.

Ах, нет, что-то совсем не жалко! Я тихонько прыснула в кулачок, пользуясь тем, что Дрейк снова отвлекся на рассвет. Впитывал его жадно каждой порой на коже. Еще одна странность.

Рыжие всполохи ласково облизывали его точеные загорелые скулы, огненными искрами отражались в зелени глаз, смягчали золотом черную шевелюру… Рассвет был черту к лицу, я засмотрелась.

– Олеся… – хриплые строгие нотки, к которым я неожиданно начала привыкать, вернули меня в действительность.

– Мм?

– Рубашки сами себя не привезут.

– Пфф…

– Нарываешься, Олеся.

О. А вот и границы. Они родимые.

***

Я моталась по городу почти целый день. К вечеру я ненавидела свои туфли, мечтала оторвать от них каблуки и сплавить в какой-нибудь канализационный люк. Ноги налились свинцом и отчаянно гудели. Все мечты сводились к тазику со льдом, ромашковому чаю и массажу стоп. За этот набор я готова была продать душу, да вот незадача – закладывать было нечего.

Я умудрилась заблудиться четырежды, отыскала только две химчистки из трех и теперь, обнимая ворох пакетов и вешалок, тряслась к третьему адресу. Я села в Текстильщиках, сменила ветку в Китай-городе и теперь на всех парах летела по направлению к Бабушкинской. Предыдущая ассистентка черта была той еще затейницей.

И куда она, к слову, запропастилась? Может, мне пора начать волноваться, что у черта помощницы без вести пропадают? Я фыркнула: а то мне мало поводов для беспокойства!

Дрейк сказал, что он слывет лучшим сборщиком в Верхнем мире. Значит, сам он из Нижнего. Видимо, так они называют ад.

Сейчас, покачиваясь под мерное тарахтение в обнимку с его пиджаками и рубашками, я воображала, что шумное, серое, лязгающее, гулкое, грохочущее метро – и есть Нижний мир. Во всяком случае, я никогда не стремилась сюда попадать без лишней причины. И каждую двухчасовую поездку с тремя пересадками воспринимала как кару небесную.

Но у метро было одно несомненное преимущество. Оно давало уйму времени на размышления. И я активно перекатывала в голове мысли. Вопросов было много, ответов – ни одного.

Что мог делать американский черт в российском университете? Зачем он заделался преподавателем? Какую цель преследуют демоны ада и для чего собирают души? Расспрашивать рабовладельца о таком было неловко. А может, я не готова была знать ответ. Вряд ли он занимается чем-то хорошим.

Пока я добралась до Бабушкинской, зимние сумерки застелили город. Дома укутались в серую дымку, фонари раскрасили снег желтыми пятнами.

Судорожно тыча мерзнущими пальцами в экран телефона, зажав подмышкой пакеты, я шла по стрелочке навигатора. Зеленая дорожка вела меня в какой-то темный проулок между двух многоэтажек. Здесь, в тени домов, даже воздух казался черным. И кто додумался устроить химчистку в таком мрачном месте?

Сначала я увидела дорожку золотых следов, расцвечивающих примятый снег. Не шучу. Правда, золотых, еще и светящихся. Будто тут прошла какая-то богиня или… Нет, больше на ум никого не пришло. Как есть, богиня.

– Олеся Владимировна? – окрикнул меня низкий женский голос, от которого все внутри подобралось.

Сердце забилось быстро-быстро. Как у мышонка, почувствовавшего за спиной хищника. Захотелось немедленно броситься в норку. Странная реакция. Я порывисто обернулась, чуть не выронив все пакеты.

Метрах в трех, облокотившись плечом о кирпичную стену, стояла высокая женщина. И мы точно с ней не были знакомы. Что такая изысканная мадам, упакованная в серый брючный костюм (и, похоже, совсем не мерзнущая), забыла в обшарпанном переулке?