И Хаук послушно откинулся на спинку кресла, тут же ответившую приятной прохладой.

– Долго мне еще… так?

– Не знаю. Мне к вечеру стало лучше, но я был ребенком. Кас оклемался на второй день. Макс… Ну… Признаю, тебе хуже, чем я думал. Так бывает, ничего страшного. Через день-два будешь в норме.

Бывает, да. Много всего у Джея «бывает» и почему-то половина достается ему, Хауку. Не стоило и сомневаться, что все дело в возрасте. Просто об этом «тактично» молчат.

Хаук вздохнул и уставился в чистый светлый потолок. Этот холл, казалось, состоял из одних только окон, и свет лился внутрь без всяких препятствий. Дышалось тут тоже легко. И было прохладней. Хотя Хаук подозревал, что ощущение приятного холодка по коже сейчас будет преследовать и на солнцепеке за куполом. Потому что полыхающий изнутри жар можно сравнить только с раскаленной добела печью.

Жажда, конечно, никуда не делась, стала только сильнее. Упорядоченные контуры потолка размылись, поплыли, заставляя длинные плоские лампы скручиваться непонятными кренделями. Сознание плыло вместе с ними, мысли путались, и Хаук закрыл глаза. Может, в темноте голова кружиться не будет? Но вместо того, чтобы принести облегчение, мрак схлопнулся ужасающей воронкой, потянул за собой в бездну.

От приятной прохлады на лбу стало чуть легче. Хаук заставил себя разлепить веки, но потолок по-прежнему куда-то плыл, мерно покачиваясь в такт чужих шагов. На мгновение стало страшно, но рядом шел Джей. Его голос звучал негромко и как всегда уверенно. Пожалуй, учитель сегодня непривычно разговорчив.

С каждым сказанным словом Хауку становилось легче, спокойней: пусть он не успевал осознать и половины, зато уже не думал, зачем и куда его несут, почему на носилках, что будет дальше. Доверился непонятному потоку. Внутри воцарились непоколебимая уверенность и покой.

Джей сказал, что у Хаука есть место в этом мире.

Взял за шкирку и ткнул в это носом.

Больше не было причин сомневаться, не было причин не верить. Джей дал ясно понять: он не исчезнет. И Хауку больше не надо тыкаться из угла в угол в поисках единственного своего.

Потолок, наконец, остановился. Зашуршала дверь, свет приглушили и теперь он не бил по глазам. Даже наоборот – усыплял мягкостью и уютом. Натянутая ткань носилок сменилась жесткостью койки. Вену уколол шприц. Лицо мягко облепил силикон маски, и дышать сразу стало легче. Воздух пах резиной или каким-то пластиком, но будто сам тек в легкие. Терзающий каждую клеточку жар отступил. Хаук почувствовал мягкую прохладу и задышал охотнее, глубже.

– Считайте до десяти, – прозвучал где-то далеко-далеко незнакомый голос, и Хаук послушно принялся считать, с трудом ловя в мыслях следующую цифру.

– Сколько он тут будет? – спросил Джей. Но даже его слова едва пробивались сквозь подступающий сон.

– Часов десять, не меньше.

Хаук успел удивиться: о чем вообще говорит учитель с незнакомым врачом? Попытался снова открыть глаза, спросить, узнать, наконец, что же с ним происходит, но с губ слетело только слабое:

– Джей…

– Все в порядке, – простое прикосновение отозвалось в душе теплом, и Хаук перестал сопротивляться тяжелому, надвигающемуся подобно горе, сну. – Завтра будешь уже на ногах.

***

Джей вздохнул и убрал руку, позволяя медикам заняться своим делом. Один заканчивал крепить на Хауке специальную маску, защищавшую глаза и уши. Еще двое готовили капсулу из прочного зеленоватого стекла. От пола до потолка, она занимала добрую треть палаты. Но это никому не мешало. Вот аппаратура пиликнула о готовности, и в капсулу потек прозрачный кисель: единственное, что сейчас сможет быстро и без последствий вернуть Хаука в норму.