Через какие-то полчаса, которые понадобились, чтобы дождаться чего-то там от врачей и подписать еще ряд документов, Хаук с Джеем снова вышли на главную площадь. В это время здесь было тихо. Раннее утро жители Мидори встречали либо работой на своих крохотных участках, либо здоровым крепким сном. Джей на ходу говорил, что многочисленные лавки и магазинчики сейчас закрыты, рынок не работает и праздно шатающимся идиотам вкупе с ораторами староверцев взяться просто неоткуда.

Пустая главная площадь казалась мертвее пустыни за куполом. Навевала своей стерильностью какую-то неясную жуть. Даже порхающие над клумбами бабочки – Хаук уже знал, как зовут этих красивейших насекомых – не спасали от стеклянного холода и запустения.

В итоге площадь, не сговариваясь, прошли быстро, молча и без задержек. Но, к удивлению Хаука, Джей замер у выхода, качнул головой и свернул вовсе не на ту улочку, которой они шли от дома Дэриэна Райса.

Молчание изменилось. Хаук чувствовал, что что-то снова не так. Неясная тревога давила на грудь, мешала нормально дышать; беспокойство росло, загоняло в голову самые невероятные мысли.

– Так ты скажешь, в чем дело? – не выдержал Хаук и зачем-то добавил: – Джерри?

– Еще раз так назовешь – выбью все зубы. Исключительно в воспитательных целях. Ясно?

– Ага. И все же?

– Не твое дело, – огрызнулся Джей, но вдруг осекся. Выдохнул. Продолжил гораздо мягче: – Ну… Не лезь, ладно? Это мое, и я справлюсь. Постоишь где-то в сторонке…

– Да неужели? Знаешь, меня не радует роль тупого болванчика-наблюдателя.

– Хорошо.

Джей остановился, огляделся и уверенно развернулся к только что пройденному повороту.

– Куда теперь-то?! – чуть не взвыл Хаук.

– Домой, к Дэрри. Вряд ли ты помнишь дорогу.

– А сейчас мы куда шли?

– Туда же.

– Так почему не пойти как шли?!

Хаук терял терпение, понимал, что что-то упускает или уже упустил. Конечно, роль «болванчика-наблюдателя» не радовала, но почему-то была важна Джею. Не просто же так он сейчас остановился. Замялся. Мелькнула мысль, что учитель хочет о чем-то попросить и просто не знает, как именно.

– Ладно. Постою в сторонке, – буркнул Хаук, так и не дождавшись ответа. Уши почему-то горели, будто он согласился подглядывать или шпионить. Раздражение только росло: не понимать происходящее Хауку уже надоело. Теперь, когда все его проблемы были решены и Джей так открыто показал «личное место под солнцем», характер взял свое. Новое перестало быть таким уж новым. Страх остаться одному и тыкаться, куда приткнется, исчез. Многие детские переживания сгорели там, в белой комнате, полной пронзительным светом.

Зато с их уходом Хаук научился видеть чужие.

И сейчас старательно боролся с собственным раздражением вовсе не потому, что опасался получить по шее или нарваться на неприятности.

– Веди, куда мы там шли. Можешь даже нарисовать крестик, где мне надо стоять заглушкой.

Джей смотрел на него долго. Слишком долго. Хаук прикусил язык, осознав вдруг, что, мягко сказать, переборщил с цинизмом, и думал, как теперь извиняться. Не стоило сейчас огрызаться. Не стоило и язвить. Да и вообще его поведение с того момента, как они вошли в Мидори, учителю вряд ли по нраву.

Но Джей качнулся в сторону, потом словно бы передумал, кажется, договорился с собой и пошел вперед: сейчас его не хватило даже на ответ или злость. Зато у совести от молчания только проснулся аппетит. Хаук шел за учителем, а её мелкие бритвенно-острые зубки раздирали мысли, грызли изнутри. Но как сгладить момент – теперь безвозвратно упущенный – увы, он не знал.