Но не сегодня. Сегодня Алекс нужен мне, иначе взвою от безнадёги, которая в красках нарисовалась перед глазами, когда он собрался уехать.

В порыве хватаюсь за его руку и прислоняюсь лбом к костяшкам, приговаривая «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Сваровский вырывается и тут же притягивает к груди, умещая подбородок на моей макушке. Слушаю размеренный стук сердца, и как будто боль в собственном немного утихает.

— Стеф, тут такое дело, — начинает он издалека. — У Марго проблемы, и она нуждается в поддержке, понимаешь?

— Что за проблемы? — шелестит Стешка, а я чётко представляю её недовольно поджатые пухлые губки.

Алекс слегка отстраняется, заглядывает мне в глаза и, получив разрешение на распространение информации, изрекает ровным голосом:

— Они с Беловым расходятся. Пикассо это тяжело переживает, поэтому сегодня останусь у неё, а утром сразу домой. Идёт?

Стешка сопит.

— Ничего себе новость. С чего это они вдруг?

— Белов запал на малолетку, — Алекс изображает рвотный позыв, и я нервно хихикаю. — Тут такой пиздец, потом всё расскажу. Или вместе посидим, Пикассо обрисует, как умеет. Хорошо, Стеф?

Девушка ворчливо что-то отвечает, не разбираю. Сваровский вздыхает:

— Знаю, лап, но и ты пойми. Ложись спать, утром постараюсь приехать до твоего ухода.

Стеша долго молчит, раздосадовано фыркая в динамик, но потом всё-таки собирает волю в кулак и холодно отвечает:

— Хорошо, я поняла. Передай Рите привет и скажи, чтобы держалась. Я ей с работы наберу.

— Обязательно, лап, — Алекс улыбается. — Спокойной ночи.

От радости визжу и приникаю к Сваровскому, заключая в объятиях.

— Спасибо-спасибо-спасибо, ты лучший!

— Я в курсе, Пикассо, — он кривит притворную гримасу отвращения. — Ну всё, слезай, противная. Размажешь сопли по рубашке.

Я шутливо показываю язык.

— Тебе завтра в отдел нужно, майор Сваровский?

Алекс – это он для близких, а для остальных – Александр Владимирович Сваровский, старший следователь отдела МВД по Краснодарскому краю. Всегда хочется добавить «гроза района, честь и доблесть во плоти», но Алекс показательно рычит, пресекая шутки в зародыше.

— К сожалению, — он цыкает, переводя взгляд на наручные часы. — Постелешь мне? Вырубаюсь, не могу.

— Конечно.

Поднимаюсь, собираю со стола грязную посуду и небрежно выставляю в раковину. Потом займусь порядками, не до того. Прошу Алекса посмотреть телевизор, пока приму душ. Наскоро смываю с себя разочарование этого дня и переодеваюсь в шёлковую пижаму цвета горького шоколада, так удачно забытую утром в ванной.

Протерев пар на зеркале, уставляюсь в отражение: большие тёмно-карие глаза в обрамлении густых ресниц словно осуждают за жалкие мыслишки в голове, полные губы растянуты в косой ухмылке на одну сторону, а мокрые каштановые волосы до плеч дополняют вид стервы, хоть и потрёпанной. Дурачества ради прислоняю ладонь с идеальными красными ноготками ко рту и изображаю удивление. Потом, как кошка, собираю пальчики и рычу на отражение.

Дура, ей-богу. Покривлявшись перед зеркалом, громко хлопаю себя по лбу и выхожу из ванной в поисках Алекса. Нахожу приснувшим на диване.

— Майор, — шепчу, толкнув в плечо. — Душ свободен, иди. А я тут пока сооружу лежбище.

— Спасибо, Пикассо, — мычит он, потянувшись. — Полотенце положила?

— Обижаешь! Всё в лучших традициях гостеприимства.

— Ага. Зная тебя, звучит, как угроза. — Алекс фыркает, направляясь в ванную.

Строю рожицу в спину Сваровскому, а затем ковыляю к комоду за чистым бельём. В нашу спальню с Андреем этой ночью не зайду даже под страхом расстрела, придётся ютится в остальной части квартиры. Остаётся зал, либо пустующая комнатка, запланированная под детскую. Раз уж планы полетели в тартарары, и ребёнок от мужчины моей жизни так и будет в мечтах, можно выделить комнату Сваровскому. Или постелить ему в зале? Здесь всё-таки удобнее, диван шире, и есть телевизор, а в детской куча наваленного барахла и нет штор, солнце разбудит.