– В те дни на этой площади паслись коровы. Мы с товарищем много ночей спали здесь, укрываясь рваниной, которая когда-то была одеялом. Нам очень повезло, что я раздобыл старое ведро. Когда вымя у коров наполнялось, я выбирал одну из них и старательно доил. Попив парного молока, мы уже не так страдали от холода.

Отец рассказывал и не смотрел на меня. Он был весь в прошлом.

– Столько всего изменилось. Мы ведь приехали на вокзал, которого в то время еще не существовало. Я с трудом узнаю город. И мне нужно посетить так много мест.

По его тону я предположила, что некоторые места отец не хотел бы посещать, хоть и ощущал в том необходимость.

– Энн, – пробормотал он.

Мою мать звали Маргарет, а я – Эмили.

– Энн, – снова произнес отец.

Я припомнила этот разговор, наблюдая, как отец энергично меряет шагами задний дворик.

В кухню вошла наша экономка, миссис Уорден. На голове у нее была строгая шляпа, под мышкой зажат псалтырь. На обеденном столе стояли хлеб, масло, земляничный джем и чайник.

– Мисс Де Квинси, я иду в церковь. Надеюсь, что вы и ваш отец скоро тоже отправитесь туда.

С самого нашего приезда миссис Уорден держалась с отцом настороженно, а вот ко мне относилась с симпатией, – похоже, она считала, что мне приходится нести непомерное бремя.

– Да, в церковь, – ответила я, надеясь, что в моих словах не слышно притворства.

– Он кажется очень религиозным человеком, – неохотно, но с одобрением продолжала миссис Уорден. – Вы уж простите мне мою прямоту, но я такого не ожидала. Ну, вы понимаете, учитывая, какую книгу он написал.

Отец за свою жизнь написал множество книг, но тон, каким экономка произнесла это слово, не оставлял сомнений, которую из них она имела в виду.

– Да, книгу, – кивнула я.

– Ну конечно, сама-то я ее не читала.

– Конечно.

Мимо окна снова прошел отец – он так и продолжал мерить шагами дворик, из угла в угол, из угла в угол. Худое лицо его было искажено гримасой, взгляд устремлен вдаль, на нечто видимое только ему одному. В руках отец перебирал четки.

– Я вижу, насколько он набожен, – прокомментировала миссис Уорден. – Молитва во время ходьбы укрепляет как душу, так и тело.

Четки, которые сжимал отец, состояли из синих и белых бусин: одна синяя, девять белых, снова синяя и дальше опять девять белых.

– Я встречала мало католиков, – говоря о приверженцах католической церкви, миссис Уорден явно ощущала себя неуютно, – но уверена, что паписты могут быть такими же религиозными, как и англиканцы.

На самом деле отец принадлежал к англиканской церкви и часто писал о запутанных религиозных тайнах. Но я бы не смогла объяснить экономке, зачем отцу четки, не пробуждая в ней излишних подозрений. Так что я молча кивнула.

– Ладно, я пошла, – сказала наконец миссис Уорден.

– Спасибо. Отец говорил, чтобы вы не ждали нас сегодня рано.

Уже поворачиваясь к двери, миссис Уорден окинула меня взглядом, в котором явственно читалось неодобрение моего наряда (ведь наша благочестивая экономка полагала, что я собираюсь в церковь). Сама она вырядилась в платье с кринолином и оборками, настолько широкое, что миссис Уорден испытала некоторые трудности, протискиваясь в дверной проем. Впечатление создавалось такое – и я не преувеличиваю, – будто под платьем у нее спрятана птичья клетка. Я же предпочитаю в одежде стиль, который в последнее время пропагандирует Амелия Блумер: длинные свободные панталоны, стянутые на лодыжках, надетые под свободно ниспадающее платье. Не понимаю, почему газеты с такой насмешкой относятся к подобному стилю, презрительно называют эти панталоны «блумерсами», но готова скорее подвергнуться осмеянию за свой костюм, чем сковывать свободу движения ради каких-то там условностей.