Снова крик: «Терри-и-и!»

И небо – сиреневое вечернее небо – падает в долину…

За секунду до того, как стоящего рядом человека разорвет на части, за мгновение до того, как второго, чуть дальше, вплавит раскаленной волной в темный камень, а происходящее превратится в нечеловеческий кошмар, я вспоминаю, что это все – сон, морок. Открываю глаза, сдерживая рвущийся на волю крик.

Снова тот же кошмар. Прошел почти год с тех пор, как сон возвращал меня в долину Роузхиллс.

За окном сумерки Изнанки. Не вечерние, рассветные. Чуть покачивается полог кровати, за витражным окном сереет небо.

– Чш-ш-ш. Что случилось? – Горячие объятия заставляют чуть отступить навалившуюся жуть. Воспоминание не уходит навсегда, просто прячется в тень, как прячется в кустах хищник, поджидая добычу.

– Ничего.

Губы касаются моего виска, спускаются чуть ниже к мокрой щеке:

– Ты плакала?

– Кошмар приснился. Я тебя разбудила? Прости.

Хмыкает:

– Я только лег.

– Опять до утра сидел за гримуарами? – говорю я с притворной строгостью.

– Угу.

– А потом дрыхнуть до обеда будешь?

– Угу. – Он обнимает меня чуть крепче и недовольно замечает: – А ты опять в сорочке.

– Конечно. Что мне, голой ложиться?

Он вкрадчиво шепчет мне на ухо: «Было бы неплохо!», и я чувствую, как горячая ладонь скользит вверх по ноге, задирая тонкую ткань.

– Ты же спать хотел.

– Угу.

– Ну хватит.

Пальцы уже поглаживают подколенную ямку – легонько, нежно. От прикосновений по коже бегут мурашки.

– Неужели хватит? Мы же только начали, – и рука движется дальше, вверх по бедру, чуть стискивает ягодицу, пытается проникнуть меж ног…

Тело отзывается на ласки, но память о кошмаре слишком свежа. Душой я еще там, под холодными небесами долины Роузхиллс. Они не располагают к любовным утехам.

Я отпихиваю его и отворачиваюсь.

– Давай спать.

– Спать – отличная идея, – соглашается Элвин, прижимая меня к себе и медленно целуя в шею, пока пальцы все так же гладят кожу с внутренней стороны бедра. Чувствую возбуждающий холод металла на своей груди сквозь ткань сорочки.

Низ живота наливается пульсирующим теплом. Элвин слишком хорошо знает мое тело, чтобы я смогла долго сопротивляться.

– Перестань, – придыхание, с которым я говорю это, выдает меня с головой.

– Что перестать? – спрашивает он обманчиво-невинным тоном. – Перестать делать вот так? – ладонь ложится на живот, спускается ниже и чуть надавливает, заставляя меня ахнуть и выгнуться.

– Да-а-а, – выдыхаю я и откидываюсь назад, чтобы прижаться к нему плотнее. Сорочка скомкана и задрана до талии, обнаженными бедрами я ощущаю его возбуждение. Металлические пальцы пощипывают и сжимают твердые горошинки сосков, и я уже не пытаюсь сдержать стонов. Сама чуть раздвигаю ноги, чтобы ему было удобнее, и ощущаю прикосновение к самой чувствительной точке моего тела.

Шепот на ухо:

– Перестать делать вот так? Да, сеньорита?

– Да-а-а!

– Неужели сеньорита действительно хочет, чтобы я прекратил?

– Не-е-ет, – всхлипываю я, чувствуя во всем теле вожделеющую слабость. Сейчас я сделаю что угодно, лишь бы он не останавливался.

– Тогда чего сеньорита хочет? Этого?

Я снова всхлипываю, ощущая его полную власть над собой. Жаркий выдох опаляет ухо, зубы чуть прикусывают мочку, а неутомимые безжалостные пальцы продолжают дразнящую ласку. Я раздвигаю ноги шире в безмолвной просьбе, и он гладит там, прикасается к чувствительному местечку. Слишком нежно, слишком легко, вынуждая меня стонать от желания и разочарования.

– Да-а-а, – я трусь об него, выгибаюсь, прижимаюсь плотнее, ощущая на шее его учащенное дыхание.