Я закашлялась, но широкая ладонь запечатала рот, не давая выплюнуть противоядие. На вкус оно тоже оказалось отвратительным. Там, где жидкость коснулась языка и нёба, кожа онемела. Я давилась кашлем в объятиях Рэндольфа и уговаривала желудок не возвращать непрошеный подарочек.

– Можно было предупредить! – возмутилась я, когда мерзкое зелье оставило попытки выбраться наружу.

– Не дергайся, Элисон. Шов разойдется, – голос фэйри показался непривычно мягким, лишенным обычной бесстрастности. И он не разжал рук.

– Поэтому и надо было предупредить. Я бы не дергалась.

Оказывается, это очень уютно, когда тебя так обнимают сзади.

– Кончайте тискаться, голубки. Рэнди, отпусти ее.

Фэйри вздохнул, помог мне сесть и поправить платье. Я скривилась. Левое плечо наливалось болезненным жаром.

– Больно. Зашнуруй чуть-чуть.

– Не надо. Будет хуже заживать. Оставь так.

Я засмеялась:

– Не могу я с голой спиной по улице идти. Меня сразу в Батлем отправят.

– Переночуешь здесь.

– А как же Саймон? Брат с ума сойдет, если я вот так пропаду без предупреждения.

– Напишешь записку. Я передам. А завтра попробую найти адепта жизни.

Я не знала, что значит «адепт жизни», но поняла, что фэйри хочет сделать для меня что-то хорошее. В глазах защипало. Обо мне, кажется, никогда в жизни никто так не заботился. Чтобы спокойно, без лишних слов, нотаций и суеты взять и решить все проблемы.

– Спасибо. Спасибо за все, Рэндольф. Я твой должник. Надеюсь, когда-нибудь смогу сделать что-то равноценное для тебя.

– Элли, ты дура! – не помню, чтобы Терранс так сердился. – Не разбрасывайся направо и налево такими обещаниями! «Я твой должник» – не просто слова!

– Почему? Или он не спас мою жизнь? Даже два раза – когда отогнал грисков и дал противоядие!

– Терранс прав, это не просто слова. Ты не должна говорить их. Если кто-то помог, значит, у него были свои причины.

– А у меня свои причины быть благодарной этому кому-то.

Рэндольф посуровел. Улыбка ушла, как не бывало, теперь его лицо снова было непроницаемой маской:

– Будь. Но не давай зарока на долг. Ты не в том положении, чтобы дарить обеты.

– Но… – ужасно тяжело спорить сразу с ними двумя.

– Никаких «но», – отрезал призрак. – Лучше расскажи, что у тебя случилось.

– А что у меня случилось, Терри?

– С завещанием. Ты говорила об этом, когда мы встретили грисков.

Я покосилась на Рэндольфа.

– А Рэнди ты не стесняйся. Ему тоже интересно. Он нам поможет. Правда, Рэнди?

На Изнанке дом стряпчего выглядел старым и неухоженным. Мы поднялись по выщербленным ступенькам. Рэндольф высадил дверь одним ударом ноги. Мне осталось только восхищенно похлопать глазами.

– Хорошо, что обычные воры не знают про Изнанку. Так можно кого угодно обокрасть.

Рэндольф ничего не ответил – он крался впереди, сжимая в каждой руке по мечу. А Терри фыркнул:

– Глубина ваших умозаключений в последние дни просто поражает, принцесса. Вы удивительно поумнели с тех пор, как мы встретили нашего молчаливого друга.

Он на меня непонятно почему злился уже второй день и от злости язвил почти непрерывно. Я очень старалась не обижаться, но чувствовала – еще немного, и поссоримся. Первый раз в жизни.

Мы прошли через холл. Ночь на Изнанке не как у нас – непроглядная. Она неоднородна: живая объемная тьма слеплена из оттенков синего, серого и черного. В ней различимы силуэты и абрисы, четкие, как подсвеченные невидимой лампой.

Комнаты были пусты. На Изнанке меньше вещей, чем в моем мире. Здания почти всегда имеют двойника по ту сторону реальности. Еще деревья. А рукотворные вещи – редко. Люди и животные – никогда. Я пока не поняла, отчего так. Спрашивала у спутников, но фэйри только плечами пожали. Им это не важно.