«А теперь ее убьют, – думал Кирилл. – Расстреляют или, еще хлеще, наверх погонят… без химзы, без противогаза… А ей только двадцать лет!»

– Папа! – юноша посмотрел на отца. – Ее нельзя казнить!

– Почему это нельзя? – Зорин-старший нахмурил брови.

– Она женщина. Настоящие коммунисты не воюют против женщин…

– В первую очередь она Лыкова! Так? Так! – сам ответил на свой же вопрос Иван. – А значит, дочь свергнутого нами предателя, угнетателя и эксплуататора… Так? Так! И что прикажешь с ней делать? Носить ее на руках? Кормить? Одевать? Она же ни к какой работе не пригодна. Более того, как можно ей доверять? И я тебе еще вот что скажу: размножаться таким гадинам, как эта Ирина, не следует! Понимаешь?

– Я должен ее увидеть, – отцовская тирада, похоже, не достигла сознания адресата. – Как это сделать? Папа!!!

– Что, «папа»?! Что?!

– Пожалуйста! – Кирилл встал перед отцом на колени. – Где Ирина?

– Вот еще! Мало ли тварей на свете?! – Зорин отвел взгляд в сторону. – Так тебе самую ядовитую подавай!

– Пойми, мне нужно ее видеть! – в глазах юноши блестели слезы. – Нужно с ней поговорить!

Иван, не мигая, смотрел на сына.

– Где Ирина?!

– Сын…

Кирилл резко оттолкнул потянувшуюся руку отца.

– Где Ирина?!

Зорин встал, отошел в противоположный угол палатки. Произнес глухо:

– К ней нельзя… она политическая…

– Отец!

– Без разрешения не пустят! Будь ты хоть самим Лениным или… – Зорин запнулся. – Папой Римским.

– ТАК ВЫПИШИ МНЕ ЭТО РАЗРЕШЕНИЕ!!!

Иван обернулся и строго посмотрел на сына. Юноша был в исступлении. Зорин постоял еще немного, видимо что-то обдумывая. Потом подошел к столу, сел, медленно достал из тумбочки лист бумаги и, положив его перед собой, полез в карман за ручкой…

– Семенов! – начальник смены на Проспекте мира вышел из подсобки в крайнем раздражении.

После вчерашней дикой попойки вид у него был заспанный и помятый. Кровь еще не разгладила кожу щеки, на которой отпечатали причудливые узоры складки рукава, тетрадка, край которой угадывался в резкой прямой линии, и два непонятных предмета, оставивших глубокие борозды.

– Семенов! – крикнул он, хватаясь за голову. – Харэ стучать! И так башка раскалывается!

Пространство вокруг наполнял далекий металлический стук. Бам! Бам! Бам! Бам! Будто молотком по мозгу. Сменный не выдержал и снова позвал Семенова.

– Так это не я, товарищ старшина! – сказал солдат, подбежав к начальнику – Это в герму стучат…

– И давно?

Голова ужасно болела.

– Давно! – довольный ответом Семенов улыбнулся.

– А что ж ты меня не позвал?!! – рявкнул на паренька старшина.

– Дык, это… – смутился боец. – Найти вас никак не могли…

Старшина лишь махнул рукой и направился к шлюзовой камере, которая служила источником немалого дохода. Открывание гермодверей, по любому поводу и без, категорически запрещалось. Соблюдение непроницаемости было вопросом жизни и смерти. Радиационная пыль, мутанты и атаки неприятеля являлись достаточным аргументом для того, чтобы массивные ворота оставались наглухо закрытыми, а использовался лишь узкий коридорчик с автоматизированной системой шлюзов и камерой дезактивации. Но такие коридоры имелись далеко не везде. Поэтому те станции-счастливицы, которые владели выходами на поверхность, не только в любое время пропускали за добычей своих сталкеров, но и брали за это немалую пошлину с чужих. Через окошко из бронированного стекла можно было легко разглядеть численность и вид скопившихся у ворот существ. В прежние времена, когда работала внешняя фотокамера, не требовалось даже выходить к первой двери, но уже лет десять как сложная видеотехника приказала долго жить.