Вот свершилось.

И он ошеломлен. Он рассержен. Он раздавлен даже.

Я все еще легко "читаю" это все по морщинке между бровей, по играющим на скулах желвакам, по ледяному взгляду, по сжатым в тонкую линию губам...

Но в моем сердце отчего-то нет радости, нет триумфа!

Мне больно. Мне страшно. Но боли гораздо, гораздо больше, чем страха!

И я, естественно, вру:

-Эмиль - не твой сын!

-А чей? - Изменщик "стреляет" в меня обжигающим взглядом, но голос его звучит спокойно. Обманчиво спокойно.

-Это только моё дело. Моё и отца Эмиля!

В глаза ему не смотрю. Потому что боюсь, что он поймёт, сумеет определить, что вру!

Леон ему рассказал? Или нет... Ведь получается, что Гордей был шокирован, когда увидел Эми. Значит, скорее всего, Леон просто обманом заманил меня на встречу с Гордеем! Но про сына не сказал.

Хотя какой теперь смысл выяснять, кто виноват, если это уже случилось, если Трофимов узнал правду?

Рассматривает Эмиля. Придирчиво. Внимательно. Словно ищет общие с собой черты.

-Значит, смотри. Мы сделаем тест на отцовство.

-Нет! - кричу испуганно.

-Мама! - пугается и Эмиль.

-Не надо орать при ребёнке! - холодно цедит Изменщик, не глядя на меня. - Завтра вечером я подъеду к твоему дому. Ты выйдешь. Сядешь в машину. И мы поговорим.

-Нам не о чем...

-Нам есть о чем!

Молчим. Он рассматривает сына.

Горло сжимается спазмом. Только не плакать! Только бы не заплакать!

Но они так похожи! Волосы, черты лица, цвет глаз... Тут хоть ври, хоть нет - всё понятно! И тест не нужен. Всё очевидно!

А ведь мы могли бы быть счастливой семьёй. Эмиль мог бы звать папой своего настоящего отца, а не пытаться "пристроить" это слово то к Айнуру, то к Никите, то к другим мужчинам из нашего окружения...

-Я не приду, Гордей, - спокойно говорю ему.

-А ты знаешь, может, и правда, это ни к чему! Ну, о чем нам с тобой после такого разговаривать? После такой подлости твоей!

Задыхаюсь от возмущения! Я виновата? Я? А ты, значит, белый и пушистый?

-Но общаться с ребенком я имею право! Ты до завтра подумай и ответь мне только на один вопрос - позволишь нам с ним общаться без скандала или мне выбивать это разрешение через суд? А я выбью, даже не сомневайся! И ни Айнур, ни хахаль твой... никто тебе не поможет! Выходите из машины! И только попробуй не спуститься ко мне завтра!

Сидим. Снова молча.

У меня в мыслях такой бардак! Такие глупости, несоответствия, такой бред! На меня, как волнами, накатывает невыносимое, невозможное - уткнуться лбом в его плечо, пальцами коснуться скулы... И пусть всё забудется, сотрется из памяти. Господи, а можно мне амнезию на небольшой отрезок времени? Можно?

Я так безумно соскучилась!

Каждая чёрточка его лица - близкая и родная! Разве что морщинки на лбу прорисовываются чётче, скулы стали острее, а на подбородке незнакомая мне из нашей совместной жизни щетина.

Как же я любила целовать эти губы! Как же я любила...

-Вот что ты так на меня смотришь?

И мне кажется, его голос такой холодный, что об него, как об острый кусочек льда, порезаться можно!

-Понять не могу, за что любила тебя когда-то, - в горле болезненный комок, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не всхлипнуть, не заплакать, выдавая свои настоящие чувства! Но ногти больно впиваются в кожу ладоней, отрезвляя, спасая от позора.

-Хм. Любила? Не смеши меня! Такие, как ты, любить не способны!

-Так же, как и такие, как ты!

Хватаю сына и вылетаю из машины.

Судиться будем за ребёнка? И будем! Заодно разведемся наконец-то!

11. 11 глава. Два упрямых... человека

В "Шоколаднице" шумно - рабочие перекрашивают стены в одном из двух залов, Артур командует бригадой, завозящей технику и посуду, то и дело басом покрикивая из кухни. Он как-то легко влился в наш маленький мирок, и уже спустя два дня после знакомства воспринимался давним товарищем, деловитым, опытным, весёлым...